Поль Феваль - Черные Мантии

– Добрая она или злая, маркиза Житана? – спросил Этьен.

– Именно этим вопросом должен мучиться зритель, – ответил господин Брюно. – Так, кажется, полагается в хорошей драме?

– А Софи? Что она делает?

– Плачет. Она даже не подозревает, что богатство и счастье подошли к самому порогу ее бедной комнатки.

– Ого! – обрадованно вскрикнули удивленные авторы.

– Я же вам обещал, что будет захватывающе интересно, – промолвил господин Брюно, словно бы отчеркнув последние слова легким сарказмом.

– Судя по всему, вы волшебник? – недоверчиво поинтересовался Этьен.

– Вот еще! Волшебников больше не существует, к тому же им до меня далеко: они только угадывают события, я же свою историю знаю во всех деталях.

– А Олимпия? Что она делает в Париже?

– Она попала в затруднительное положение.

– А ее муж?

– Миллионер Отелло заказывает Яго поддельный ключ, чтобы проникнуть в секретер Дездемоны.

– А Мишель?

– Эдуард, вы хотите сказать?

– Да, Эдуард. Любит он Олимпию Вердье?

Этот вопрос задал Морис. Господин Брюно ответил:

– Разве она не прекрасна?

Впервые в голосе его послышалось нечто похожее на волнение. Он опустил глаза, вынул часы, чтобы скрыть смущение, и сухо закашлял. Вероятно, от кашля щеки его слегка зарделись, но быстро восстановили свой обычный цвет; на массивной холодноватой физиономии нормандца не осталось никакого следа мимолетного волнения.

– Эдуард – прекрасный молодой человек, – угрюмо произнес он. – Но, к сожалению, развилка дороги, поворачивающей на каторгу, указательным столбом не отмечена. Слова его заставили подскочить хозяев на стуле.

– Господин Брюно, – решительно объявил Морис, – вы должны признаться нам, кто вы такой.

Нормандец, старательно протиравший стекло на своих часах, рассеянно взглянул на циферблат.

– Юные мои друзья, – мягко заговорил он, – я пришел сюда именно потому, что пока еще имеется время воздвигнуть преграду на его опасном пути… и на вашем тоже. Это благородный юноша. Перед моим уходом отсюда мы еще поговорим о нем. Что касается нашей драмы, то мы еще не приступили к прологу, а многие загадки ее разъяснятся только развязкой. Имейте терпение… Мы уже провели в болтовне целый час, и время начинает нас поджимать. Возвращаюсь к цели моего визита. Вы уже ознакомились вот с этим?

Он ткнул пальцем в валявшуюся на столе невзрачную брошюрку под названием: «Знаменитый процесс Андре Мэйнотта. Боевая рукавица уличает преступника. Ограбление кассы Банселля – Кан, июнь 1825 года».

– Вот уже пятнадцать минут, – признался Морис, – как я думаю, что автором этого послания являетесь вы. Этьен пододвинул стул поближе. Как бы там ни было, Этьен и даже Морис чувствовали все возрастающий интерес к этому визиту. Беседа, принявшая форму весьма причудливую, напоминала одну из тех остроумных шарад, которые столь любы начинающим драматургам. Если считать историю коварной латной рукавицы прологом, то какие мосты можно перекинуть от далеких уже, трагических событий к той сложной интриге, шевеление которой сумели учуять возле себя молодые авторы?

Странный нормандец, похожий на торгаша, на их глазах дерзко переступал границы обычного. Сквозь, казалось бы, непроницаемо плотную простоватую маску все чаще проглядывало его второе лицо, подлинное лицо человека, наделенного редкой отвагой и недюжинным умом.

Господин Брюно взял в руки брошюрку и пробежал глазами наивно-броское название. Какое-то время он пребывал в задумчивости, сжав крепкой рукою лоб, словно желая вытиснуть оттуда нужную мысль. – В изложенной тут истории, – медленно заговорил он, – можно найти для вашей драмы отправную точку: удивительно острую и даже в своем роде правдивую, несмотря на то, что автор занимает ту же позицию, что и суд во время процесса. Не беспокойтесь, господин Ролан, я не собираюсь критиковать вашего отца.

– Можете не стесняться, – ответил Этьен. – Для меня главное драма.

– Вашего отца я считаю видным юристом, а ваш, – добавил он, обращаясь к Морису, – старался честно выполнить свой долг.

– Я бы не позволил вам высказаться иначе.

Нормандец почтительно поклонился юноше.

– Тем не менее, – продолжил он, повышая голос, – Андре Мэйнотт невиновен, и на этой прочной, как Вандомская колонна, посылке можно построить колоссальную роль. Слушайте меня внимательно. Наша драма не хочет дожидаться премьеры: она разыгрывается уже, мы в ней участвуем, и я хочу снабдить вас кое-какой информацией, чтобы вы не перепутали сюжетных ходов. Согласны?

– Согласны! – дружно ответили молодые авторы, приготовившись слушать.

– Во время процесса Андре Мэйнотту и его жене сильно повредило то, что они были чужаками: не секрет, что во Франции повсюду к корсиканцам относятся как к иностранцам. Я вам расскажу, по какой причине пришлось прекрасной Жюли и ее мужу покинуть родную Корсику.

Там, по другую сторону Сартэна, расположена страна разбойников, разумеется, сказочных: настоящим бандитам в тех местах слишком мало представляется оказий упражнять свой опасный промысел – путешественники встречаются редко, буржуазные, как принято выражаться, фамилии – еще реже. Однако и до сих пор бытует там легенда о некой матушке, якобы прячущей в окрестностях старинного замка графов Боццо несметные сокровища разбойников со всей Европы. Во времена первого Паоли, графа Боццо, на землях его был схвачен и повешен грек Николас Патрополи, прозванный за свои кровавые подвиги, устрашавшие современников, Фра Дьяволо – имя, прогремевшее на весь мир. Кличка эта стала, как у египетских фараонов, чем-то вроде почетного титула, отмечавшего самых прославленных верховодов – всего можно насчитать с десяток сменявших друг друга Фра Дьяволо. Николас Патрополи прибыл на Корсику, чтобы сменить внешность: в Обители Спасения делом этим занимался весьма искусный лекарь. Дикий корсиканский уголок служил если не штаб-квартирой, то, во всяком случае, надежным убежищем для франкмасонов преступного мира. Вы в этом убедитесь сами.

Я могу подтвердить, что старинная сказка о монастыре, дававшем приют бандитам, укутанным в черные монашеские мантии, была очень популярна на Корсике в конце прошлого века, там и по сию пору живо воспоминание о зловещих черных отцах, и многие видели собственными глазами мрачные монастырские стены, за которыми бушевала бесконечная оргия. Монастырь этот еще существовал в 1802 году на опушке каштановой рощи, переходившей в непролазные лесные дебри. Разбойничье логово было разрушено одним из графов Боццо в первые годы Империи. Последний Фра Дьяволо, Отец итальянских Veste Nere и настоятель бандитского монастыря, вел с французами настоящие битвы. Звали его Мишель Поцца или, по другой версии – Боццо, известно, что он был повешен в Неаполе в 1806 году. Состоял ли этот самый Мишель Боццо, последний шеф монахов-разбойников, в родстве с графом Боццо, разрушившим монастырь? Покрыто тайной.