Джеймс Купер - Зверобой, или Первая тропа войны [The Deerslayer, or The First Warpath]

— А что будет с тобой, Натаниэль? — спросил Непоседа с интересом, обычно не свойственным ему, когда речь шла о чужих делах. — Что будет с тобой, как ты думаешь?

— Тучи собрались черные и грозные, и я стараюсь приготовиться к самому худшему. В сердца мингов вселилась жажда мести, и стоит им немного разочароваться в своих надеждах на грабеж, или на пленных, или на возвращение Уа-та-Уа — и мне не избежать пыток.

— Это скверное дело, и надо помешать ему, — ответил Непоседа, который не видел различия между добром и злом, как это обычно бывает с себялюбивыми и грубыми людьми. — Какая жалость, что старик Хаттер и я не сняли скальпа со всех тварей в их лагере в ту ночь, когда мы первый раз сошли на берег! Если бы ты не остался позади, Зверобой, нам бы это удалось. Тогда бы и ты не очутился теперь в таком отчаянном положении.

— Скажи лучше, что жалеешь о том, что вообще взялся за эту работу. Тогда бы у нас не только не дошло до драки с индейцами, но Томас Хаттер остался бы жив, и сердца дикарей не пылали бы жаждой мщения. Девушку убили тоже очень некстати, Гарри Марч, и ее смерть лежит тяжелым бременем на нашем добром имени.

Все это было столь несомненно и казалось теперь столь очевидным самому Непоседе, что он молча опустил весло в воду и начал гнать пирогу к берегу, как бы спасаясь от терзающих его угрызений совести.

Через две минуты нос лодки легко коснулся прибрежного песка. Выйти на берег, вскинуть на плечи котомку и ружье и приготовиться к походу — на все это Непоседе потребовалась одна секунда, и, проворчав прощальное приветствие, он уже тронулся с места, когда вдруг какое-то внезапное наитие принудило его остановиться.

— Неужели ты и впрямь хочешь отдаться в руки этих кровожадных дикарей, Зверобой? — сказал он с гневной досадой, к которой, однако, примешивалось гораздо более благородное чувство. — Это будет поступок безумного или дурака.

— Есть люди, которые считают безумием держать свое слово, и есть такие, которые смотрят на это совсем иначе, Гарри Непоседа. Ты принадлежишь к первым, я — ко вторым. Я получил отпуск, и, если только мне не изменят силы и разум, я вернусь в индейский лагерь завтра до полудня.

— Что значит слово, данное индейцу, или отпуск, полученный от тварей, которые не имеют ни души, ни имени!

— Если у них нет ни души, ни имени, то у нас с тобой есть и то и другое, Гарри Марч. Прощай, Непоседа, быть может, мы никогда больше не встретимся, но желаю тебе никогда не считать данное тобой честное слово за мелочь, с которой можно не считаться, лишь бы избежать телесной боли или душевной муки.

Теперь Марчу хотелось возможно скорей уйти прочь. Ему были чужды благородные чувства товарища, и он ушел, проклиная безрассудство, побуждающее человека идти навстречу собственной гибели. Зверобой, напротив, не выказывал никаких признаков волнения. Он спокойно постоял на берегу, прислушиваясь, как неосторожно Непоседа пробирается сквозь кусты, неодобрительно покачал головой и затем направился обратно к пироге. Прежде чем снова опустить весло в воду, молодой человек бросил взгляд на пейзаж, открывавшийся перед ним при свете звезд. Это было то самое место, с которого он впервые увидел озеро. Тогда оно во всем своем великолепии золотилось под яркими лучами летнего полдня; теперь, покрытое тенями ночи, оно казалось печальным и унылым. Горы поднимались кругом, как черные ограды, заслонявшие весь мир, и слабый свет, еще мерцавший на самой середине водной глади, мог служить недурным символом слабости тех надежд, которые сулило Зверобою его собственное будущее. Тяжело вздохнув, он оттолкнул пирогу от берега и уверенно двинулся обратно к ковчегу и «замку».

Джудит с тайным нетерпением поджидала на платформе возвращения Зверобоя. Когда он подъехал к «замку», Уа-та-Уа и Хетти уже покоились глубоким сном на постели, принадлежавшей двум сестрам, а делавар растянулся на полу в соседней комнате. Положив ружье рядом с собой и закутавшись в одеяло, он уже грезил о событиях последних дней. В ковчеге горела лампа; эту роскошь семья позволяла себе в исключительных случаях.

Судя по форме и материалу, лампа эта была из числа вещей, хранившихся прежде в сундуке.

Лишь только девушка разглядела в темноте очертания пироги, она перестала беспокойно расхаживать взад и вперед по платформе и остановилась, чтобы встретить молодого человека. Она помогла ему привязать пирогу; было ясно, что она хочет скорее начать разговор. Когда все необходимое было сделано, она в ответ на вопрос Зверобоя рассказала, каким образом устроились на ночлег товарищи. Он слушал ее внимательно, ибо по серьезному и озабоченному виду девушки легко было догадаться, что какая-то важная мысль таится в ее уме.

— А теперь, Зверобой, — продолжала Джудит, — вы видите, я зажгла лампу и поставила ее в каюте. Это делается у нас только в особых случаях, а я считаю, что сегодняшняя ночь самая значительная в моей жизни. Не согласитесь ли вы последовать за мной, посмотреть то, что я покажу вам, и выслушать то, что я хочу сказать?

Охотник был несколько озадачен, однако ничего не возразил и вместе с девушкой прошел в комнату, где горел свет. Возле сундука стояли два стула; на третьем находилась лампа, а поблизости — стол, чтобы складывать на нем вещи, вынутые из сундука. Все это было заранее подготовлено девушкой; в своем лихорадочном нетерпении она старалась по возможности устранить всякие дальнейшие проволочки. Она даже сняла уже все три замка, и теперь осталось лишь поднять тяжелую крышку, чтобы снова добраться до сокровищ, таившихся в сундуке.

— Я отчасти понимаю, в чем дело, — заметил Зверобой, — да, отчасти я это понимаю. Но почему здесь нет Хетти? Теперь, когда Томас Хаттер умер, она стала одной из хозяек всех этих редкостей, и ей надо было бы присутствовать при том, как их будут вынимать и рассматривать.

— Хетти спит, — ответила Джудит поспешно. — К счастью, красивые платья и прочие богатства ее не прельщают. Кроме того, сегодня вечером она уступила мне свою долю, так что я имею право распоряжаться как мне угодно всеми вещами, которые лежат в сундуке.

— Но разве бедняга Хетти может делать такие подарки, Джудит? — спросил молодой человек. — Есть хорошее правило, запрещающее принимать подарки от тех, кто не знает им цены. С людьми, на чей рассудок сам бог наложил тяжелую руку, надо обходиться, как с детьми, которые еще не понимают собственных выгод.