Лизелотта Вельскопф-Генрих - Харка - сын вождя. Роман

Харка стоял около Татанки-Иотанки.

- Я хочу умыться и причесаться. Я пойду к реке, - сказал он негромко, так, как обычно утром говорил отцу.

- Ты вернешься обратно?

- Я вернусь. Я всегда говорю правду.

- Иди, я верю твоему слову.

Харка попросил Унчиду дать горшочек с жиром и, когда брал его, дотронулся до ее руки. Она была совсем холодная. Выйдя из типи, мальчик юркнул в кустарник: ему не хотелось ни с кем встречаться.

Над прерией поднялась луна, и от кустарника ложились на землю четкие тени. Харка шел к ручью медленнее, чем обычно по утрам. Он прислушивался и озирался по сторонам, как бы стараясь все получше рассмотреть и запомнить. Он чувствовал и нежное дыхание ночного ветерка, слышал и потрескивание сучьев в очагах типи, и негромкий разговор, и фырканье лошадей, и далекий лай собак, и легкое журчание воды…

Мальчик вышел к ручью, разделся и бросился в воду, потом вышел на отмель, потер себя песком, еще раз нырнул и, выйдя на берег, основательно смазал кожу жиром. Когда он уже собрался идти назад, послышался топот копыт. Харка взял ружье и спрятался в траве, сердце его сжалось от тяжелого предчувствия. Из кустарника выехал всадник. Это был Матотаупа на своем лучшем коне. Он переправился через ручей и поехал на запад, туда, где на зеленоватом фоне неба виднелась темно-фиолетовая цепочка Скалистых гор. Матотаупа был без налобной повязки, без перьев орла. В темноте поблескивало его обнаженное тело.

Матотаупа не заметил Харки и, не оглядываясь, продолжал свой путь.

Харка оставался на месте, пока всадник не скрылся из вида. Лишь тогда он направился назад, но не к типи, а к табуну. Потихоньку от дозорного мальчик отвел далеко в сторону своего бизоньего коня и стреножил его. Затем он направился к типи, которая уже не была типи вождя. Это было жилище семьи изгнанника.

Женщины, Харбстена и Шонка уже улеглись спать. Харка взял свою постель и от входа перенес ее в глубь палатки, к Унчиде и Уиноне. Взял праздничное платье сестры, которое она приготовила прошедшим утром, и тоже переложил его поближе к постели сестры.

- Харка перебирается к женщинам, - пробормотал Шонка.

Харка сделал вид, что не слышит этих слов. Слева, у входа, он разглядел постель, приготовленную для Татанки-Йотанки. Значит, жрец решил провести эту ночь не у Хавандшиты, а в семье Матотаупы. Справа от постели жреца лежало связанное вместе оружие Матотаупы. Тут же было и ружье, подаренное Рэдом.

Мальчик прищурил глаза. Он прислушивался и ждал. Ждал, как ждал весь этот день. Только теперь Харка ждал не того, что сделают другие, а ждал момента, когда можно будет действовать самому.

Час за часом прислушивался он к дыханию спящих. Первыми заснули Шонка у Харбстена. Потом пришел и улегся спать Татанка-Йотанка. Он тоже скоро заснул. Не засыпала только Унчида, которая лишилась сегодня сына. Ее глаза чуть поблескивали в темноте. Харка положил руку на ее лоб, и она повернулась к мальчику, положила свою холодную руку на его руку, и этим все было сказано.

Харка посмотрел на Уинону. Казалось, она спала, но ее дыхание не было дыханием спящей. Харка провел рукой по ее волосам, и девушка приоткрыла глаза, но не шевельнулась. Мальчик осторожно подтянул к себе праздничное платье сестры и стал надевать его. Нож, вложенный в ножны, висел у него на шнурке: он не снимал его вечером. Осторожно подтащил к себе ружье и снаряжение. Свернул меховое одеяло. Неслышно, совершенно неслышно поднялся, двинулся к выходу. Бросил последний взгляд в глубь типи и заметил, как Уинона натянула одеяло на голову. Дочь изгнанника и сестра убежавшего брата будет очень одинокой, очень…

Мальчик вышел из типи и пошел словно девочка, которая рано поднялась. Ему приходилось быть очень осторожным, чтобы не было заметно, что у него за плечами под накинутым одеялом ружье. И никто из дозорных не обратил на него внимания. Мальчик прошел в кусты к своему коню. Он нашел его там, где и предполагал. Конь выбрал местечко с густой травой. Харка быстро перерезал путы. Надо было спешить: слышались шаги кого-то из дозорных. Но, видно, тот не очень торопился, и, прежде чем он что-нибудь предпринял, Харка вскочил на коня и понесся по прерии на запад.

Еще мальчик услышал негромкий крик. Оглянулся. Но кустарники были уже далеко позади, и вот они уже совсем исчезли, пропали вдали. Местность была холмиста, и увидеть его издали уже было нельзя.

След отца, начало которого он заприметил ночью, был хорошо виден в наступающем рассвете. Мальчик торопил своего мустанга, нашептывал ему что-то на ухо, и животное неслось изо всех сил. Кроме коня Татанки-Йотанки, во всем стойбище не было мустанга, который бы мог догнать Харку. Но, может быть, его и не будут преследовать? Или, может быть, погоня соберется уже слишком поздно?

Воздух освежал Харку. Он ехал очень долго. Давая передохнуть коню, переходил с галопа на шаг, снова скакал галопом. Время уже перевалило за полдень, а он все еще ехал.

И вдруг Харка потерял след. Он стал внимательно всматриваться в последние заметные отпечатки копыт, и тут ему пришло в голову, что отец решил запутать следы.

Тогда Харка спрыгнул с коня, снял стеснявшее его женское платье и бросил на спину лошади. Он стал тщательно осматривать почву. Вот тут Матотаупа как будто слез с коня. Вот следы мустанга, который свободно бродил по прерии. Вот тут конь щипал траву. И никак было не определить, в каком же направлении Матотаупа направился дальше. И коня поблизости не видно, хотя следы очень свежие. Сумеет ли Харка найти отца? Матотаупа хороший охотник и воин, и уж, если он захотел запутать след, сможет ли мальчик отыскать его?

Харка оперся о своего взмыленного мустанга.

И тут животное подняло голову и стало принюхиваться.

У Харки снова вспыхнула надежда: беспокойство коня не говорило об опасности, скорее наоборот. Животное вело себя так, как будто почуяло что-то знакомое. Харка отошел в сторону и тоже стал прислушиваться. Но все было тихо.

- Отец! - громко сказал мальчик. - Отец! - повторил он, даже не задумываясь, зачем он это делает. - Отец!

И произошло чудо! Чудо, на совершение которого Харка надеялся, и все-таки это было чудо. Рядом с Харкой поднялась высокая фигура.

- Отец!

Матотаупа не мог говорить. Он прижал мальчика к себе на одно мгновение, всего на одно мгновение. Потом взял за руку и повел к своему коню, который лежал в небольшой ложбинке. Бизоний конь Харки пошел за ними. И лошади приветствовали друг друга так, как это бывало всегда. Матотаупа и Харка молчали. Они легли рядом друг с другом на землю и положили головы на шею коня. Солнце освещало прерию своими последними лучами, и трава уже шелестела от вечернего ветерка. Харка прижался щекой к плечу отца. И все еще не было сказано ни слова. Да и нечего было говорить: они принадлежали друг другу. Они разделят тяжесть изгнания. Они свободны, как птицы.