Говард Фаст - Последняя граница

— Вероятно, вы были вынуждены это делать?

— Не судите нас слишком жестоко, — сказал Майлс, когда репортер поднялся.

Тот кивнул и вышел, не оглянувшись на стариков.

Генерал Крук ни на минуту не терял след индейцев, как его потеряли Мюррей, Фитцжеральд, Траск, Мастерсон. Ведь Крук сидел над картой, а на карте сотня миль равняется одному дюйму, и даже десять дюймов могли быть охвачены все сближающимися кольцами, по которым двигалось его двенадцатитысячное войско. Крук напоминал человека, который сидит у себя во дворе и наблюдает за муравьем, делающим отчаянные усилия, чтобы спастись. Но муравей не может спастись, хотя он и живет в своем собственном мире, ничего не ведая о человеке.

— Войска из Сидни, Норт-Платта и Кирни шли на сближение, выполняя операцию, известную под названием «клещей». Три длинные руки, протянувшиеся к югу, медленно, но крепко охватывали шайенов. А навстречу, с юга на север, со своими двумя кавалерийскими эскадронами нажимал Мюррей.

Единственный выход был на север, и генерал Крук приступил к его замыканию. Ширина этого выхода — от Норт-Платта до Сидни, вдоль реки Платт — равнялась ста пятидесяти милям, и Крук решил закрыть его так плотно, чтобы даже мышь не могла проскользнуть через него.

Тихоокеанская железнодорожная линия между этими двумя городами шла параллельно течению реки, и Крук направил туда два воинских поезда: один из Сидни на восток, другой из Норт-Платта на запад. В обоих поездах были гаубицы. Выпуская клубы дыма, точно разъяренные драконы, поезда день и ночь курсировали взад и вперед.

В добавление к поездам Крук поставил два кавалерийских эскадрона в Огаллале — географическом центре выхода. Эти эскадроны поддерживали непрерывную связь по телеграфу с Сидни и Норт-Платтом и по меньшей мере с десятком железнодорожных станций, расположенных на линии. Эскадроны могли быть немедленно переброшены в любой пункт, в котором появились бы шайены.

На северной стороне железнодорожной линии, где полоса земли, охваченная рукавами реки Платт, образует восточный выступ, пехотные части были расположены цепью, находившейся в полной боевой готовности. Днем пешие патрули просматривали во все стороны пространство почти в сто миль. Ночами их костры горели на горах и в долинах, в прериях и на песчаных холмах, точно древние сигнальные огни, предупреждавшие о появлении врага. Жители Огаллалы и Сидни присоединились к войскам, чтобы увеличить число патрулей и поддерживать костры, и намеревались участвовать в решающей битве.

С юга вести о приближении шайенов бежали по сверкающей паутине телеграфных проводов. Люди с зелеными козырьками для защиты глаз получали сообщения и от странствующего в поисках работы батрака, и от мексиканского пастуха, и от ковбоя, и от фермера, выглядывавшего из окна, защищенного ставнями. И при желтом свете керосиновых ламп пальцы людей с зелеными козырьками нервно выстукивали новости о битве на Смоки-Хилл; об индейском лагере на южном рукаве Рипаблик-Ривер; о требухе, оставшейся на месте, где шайены свежевали угнанный скот; о двенадцати лошадях, уведенных из ранчо; о широком следе, оставленном на мягком грунте речного русла; о столбах дыма, высок поднявшихся в небо; о топоте копыт звездной ночью прериях.

За этим мчавшимся куда-то индейским племенем, затерявшимся в просторах северо-западного Канзаса и юго-западной Небраски, следила вся нация: люди в Вашингтоне торопились покончить с этим неприятным делом; журналисты — встать на ту или другую сторону; путешественники — поглядеть на шайенов, скачущих вдоль пути, по которому следовали трансконтинентальные поезда; читатели газет — узнать о самой захватывающей сенсации: об отмщении за разгром Кастера и о том, что нация наконец освобождена от воспоминаний о краснокожих, некогда называвших эту землю своей.

Мир узнал, что они перешли северную границу Канзаса и переправились через Рипаблик-Ривер в южной Небраске, хотя два кавалерийских эскадрона висели на их фланге. А когда Мюррей и его солдаты оторвались от них, они все же не затерялись для других людей, одетых в синие мундиры.

Майор Торнбург телеграфировал Круку из Сидни:

«Возможна попытка шайенов переправиться завтра через Платт-Ривер вблизи города».

Шайены переправились в ту же ночь, но не у Сидни или у Норт-Платта, где их скорее всего ожидали и где непрерывно курсировали воинские поезда. Они переправились в центре капкана, менее чем в двух милях от Огаллалы, где сторожевые костры горели на песчаных холмах подобно нити блестящих бус.

Позднее, когда шайены проскользнули через сеть и вырвались из мышеловки Крука, историю этой переправы удалось восстановить по частям. Ночью, ведя своих пони на поводу, подошли они к реке Платт почти напротив Огаллалы. Шайены, должно быть, так близко были от города, что видели его огни, сторожевые костры и неясные очертания людей, проходящих перед ними. Они растянулись длинной узкой колонной, разбившись на группы по два-три человека; шли рядом со своими лошадьми, шепотом успокаивая их, уговаривая и лаская.

Белый человек может понимать своего коня, но шайен настолько сроднился с ним, что умеет передавать ему свои желания простым прикосновением руки, лаской, словом, сказанным вполголоса.

Так, маленькими группами, ведя своих лошадей по рыхлому песку, они добрались до железнодорожного полотна. Молодой солдат в воинском поезде, наслаждавшийся непрерывной, хотя и бесцельной ездой туда и сюда и мурлыкавший какой-то мотив, вдруг умолк и заявил, что ему почудилось конское ржанье. Позднее об этом вспомнили, но в ту минуту, как ни напрягали слух другие солдаты, они ничего не услышали. У одного из сторожевых костров тревожно залаял пес, но пес лает и на койота. Позднее припомнили и этот лай. Кроме того, остались отпечатки ног, также свидетельствовавшие о чем-то.

Должно быть, индейцы провели своих лошадей через железнодорожное полотно с таким же мастерством, с каким цирковой эквилибрист идет по туго натянутой проволоке. Оставленный ими глубокий след свидетельствовал о медленности их продвижения между сторожевыми огнями. Солдаты слышали лай койота, но, вероятно, это индейцы перекликались между собой. Кое-где в песке остались углубления, указывавшие на то, что шайены лежали здесь, с бесконечным терпением выжидая удобной минуты. Собака, видимо почуявшая их, отошла не больше чем на двадцать ярдов от костра и на следующий день была найдена задушенной. Воин-индеец, должно быть, лежал здесь рядом с еще теплым телом собаки и слушал, как люди у костра кричали: «Билли, Билли! Куда ты запропастился! — И добавляли сердито: — Вот глупая собака! Теперь до утра не найдет дороги обратно!» А утром труп удушенной собаки также прибавил кое-что к рассказу.