Карл Май - Сатана и Искариот. Части вторая (окончание) и третья

— Вчера.

— И когда вы уезжаете?

— Завтра.

— И я тоже. Я поеду через Лейпциг, вам это по дороге. Хотите присоединиться ко мне?

— Охотно, если вы только позволите.

— Решено! Мы едем вместе!

Да, до Лейпцига мы поехали вместе. Там мы расстались. Мне надо было поехать в Дрезден, а его дорога шла на Цвиккау, в горы. Но перед расставанием он обещал разыскать меня в Дрездене, как только сможет, и рассказать о своей матери.

Он разыскал меня раньше, чем я ожидал — уже через два дня, и я узнал от него, что посещение родных мест оказалось напрасным. Матери в живых он не застал: она уже давно умерла от белой горячки. Он рассказал мне об этом таким равнодушным голосом, словно речь шла о совершенно чужом для него человеке. Конечно, он не знал материнской любви, но все-таки рассказ его я воспринял бы гораздо лучше, если бы он вложил в него хоть немного чувства.

Так как матери в живых он не застал, то бывшего своего учителя-сапожника разыскивать не стал и уехал со своей прежней родины, так и не сказав никому, кто он такой. Это странное бессердечие не позволяло судить о том, что происходит в его душе, но мне подумалось, что он вовсе и не пытался узнать, жива ли еще его мать. Он, так быстро разбогатевший человек, ни разу не помог ей, ни разу даже не написал. Это мне в нем очень не понравилось, хотя было достаточно причин, оправдывающих такое его поведение.

Он жил в лучшей гостинице города и ежедневно навещал меня, но мне все как-то не хватало времени пообщаться с ним так, как он этого хотел. Личность бывшего сапожного подмастерья, ставшего нефтяным принцем, представляла для меня определенный психологический интерес. Но это было и все. Я, правда, из вежливости принимал его визиты, но не чувствовал себя обязанным отвечать на них. Однако вскоре я должен был им заняться обстоятельнее.

Когда-то, на одной из прогулок по Рудным горам, я встретил в маленькой деревушке музыканта по фамилии Фогель [6] Птица (араб.). , который так великолепно играл на виолончели, что я завел с ним разговор. Это был забавный человечек, говоривший на потешном местном диалекте. Он рассказал мне о своем сыне и дочери, еще более музыкальных, чем он сам. Сын «играет на виолине [7] Скрипка (нем.). совсем, как Паганини», а девушка будет «во всяком случае саксонским соловьем» — такой у нее прекрасный голос. Это так возбудило мое любопытство, что на следующий день я разыскал его домик. Семья его жила очень бедно, но отец не зря хвалился — дети у него были очень одаренные. Франц, так звали сына, моментально подбирал мелодию, которую я ему напевал, а Марта, дочка, обладала таким многообещающим голосом, что нищета отца просто удивляла.

Я решил усыновить обоих, а, вернувшись в Дрезден, рассказал о детях моему знакомому дирижеру, у которого я когда-то брал уроки. К моему удовлетворению, он сразу же понял меня; нам удалось уговорить нескольких состоятельных любителей музыки организовать сбор пожертвований, чтобы скопилась сумма, достаточная для обучения молодых людей. Мы привезли их в Дрезден. Дирижер сам занялся детьми, а я, как только возвращался из путешествий на родину, давал детям понять, что мой интерес к ним ничуть не уменьшился. Они полностью оправдали наши ожидания, и вскоре Франц Фогель стал первым скрипачом знаменитого оркестра, а его сестра стала любимицей публики. Они стали зарабатывать столько, что смогли обеспечивать своих бедных родителей, а также старую бабушку. Позднее Франц оставил оркестр, решив учиться дальше. Он хотел стать виртуозом, и обладал для этого и природными данными, и огромным трудолюбием. При этом он рассчитывал на поддержку прежних покровителей, а также на помощь сестры, которая к тому времени превратилась в настоящую красавицу. Оба были особенно благодарны мне за все, что я сделал для них, и выражали свою признательность очень сердечно всякий раз, как я появлялся в Дрездене.

Разумеется, вокруг Марты Фогель роились молоденькие ухажеры, окружая ее поклонением. Ей представлялись не раз возможности сделать блестящую партию, но ни одному из ее почитателей не удалось достичь этой цели. Казалось, она жила только для родителей и своего брата.

Кстати сказать, от ее бабушки я узнал, что сын ее, а значит, дядя молодых Фогелей, когда-то уехал в Америку и там исчез. О нем больше никогда ничего не слыхивали и считали его погибшим.

Вернувшись из Южной Америки, я прежде всего поспешил к Фогелям. Франц был близок к цели, а Марта стала еще прекраснее. Но у меня создалось ощущение, что они что-то мне не договаривают, хотя и не показывают вида, что появились трудности. Оказалось, что во время моего странствия умерли оба их благодетеля, и брат мог теперь положиться только на заработки сестры. Это бы мало что меняло, если бы их родители оставались такими же скромными в своих потребностях людьми, какими они были прежде. Но мастерство их детей вскружило им головы, особенно отцу.

Он оставил свою маленькую деревушку и переселился в столицу [8] Столица — Дрезден, был с 1806 г. столицей Саксонского королевства (до его присоединения в 1866 г. к Пруссии); с 1485 г. он был резиденцией саксонских герцогов Веттинов. Официально в Германии Дрезден назывался «столичный и резидентский город». , живя там на широкую ногу, словно заработки его дочери сравнялись с доходами оперных звезд. Я узнал это не от нее, а от посторонних людей и вознамерился поддержать ее, но совершенно неожиданное обстоятельство помешало мне это сделать.

Случилось так, что «нефтяной принц», который вот уже несколько дней не был у меня, вдруг объявился и торжествующе сообщил, что он пришел пригласить меня на его обручение с певицей Мартой Фогель.

Я был скорее озадачен, чем поражен. Как это могло произойти столь быстро? Правда, я знал, что он посещал ее концерты, но и понятия не имел, какие планы он при этом строит. Любила ли она его? Вряд ли я мог этому поверить. Он был миллионером, однако, плохо его зная, я сомневался, достоин ли он такой чудесной девушки.

Я сразу же отправился к певице и нашел ее в таком хорошем и веселом настроении, что сразу же оставил намерение изложить ей свои сомнения. Я не хотел, чтобы она стала его женой, потому что не считал Вернера мужчиной, способным сделать Марту счастливой, однако у меня не было ни малейшего права копаться в тайниках личной жизни моего подопечного. Она выходила замуж за американского нефтяного принца, то есть делала «необычайно выгодную партию», как выражался ее отец. Против этого мне нечего было возразить, однако я нашел подходящее извинение, чтобы не присутствовать на помолвке.

Собственно говоря, Вернер как бывший беглец не имел документов. Не знаю, каким образом он достал необходимые для бракосочетания бумаги, но свадьба должна была состояться уже через четыре недели после обручения. Такая поспешность была вызвана его скорым отъездом в Америку.