Джеймс Кервуд - Черный охотник [авторский сборнник]

Огромное пламя взвилось к небу, и тогда Тиога принялся плясать пляску смерти, доведя себя до исступления и повествуя своему народу о том, что случилось во время преследования. Они настигли беглецов возле больших скал, где бушуют пороги. Слепой отчаянно защищался с помощью топорика, похищенного из шалаша А-Ди-Ба, и успокоился лишь тогда, когда упал с раскроенным черепом. Это был сущий дьявол, добавил Тиога, указывая на рану, зиявшую на бедре Шиндаса. Тело слепого было унесено в бездонную пропасть под скалами.

Но нечестивую белую женщину, оказавшуюся предательницей, навлекшую позор на племя сенеков и осквернившую память Сой-Иен-Макуон, о, ее они взяли живьем. Лицо Тиоги приняло серый оттенок, из глаз его, казалось, брызжет пламя, с уст слетали бешеные проклятья. Разве не отогрел он ее у себя на груди? Разве не нарядил он ее в одежды Быстрокрылой? Разве не дали ей сенеки место среди своих жилищ? А она оказалась змеей! И когда она очутилась у него в руках, в ушах его прозвучал голос Сой-Иен-Макуон, взывавшей о мщении. А потому он на месте убил предательницу!

На второй день пути, приблизительно в полдень, Джимс достиг селения Канестио, вождя которого звали Матози, то есть Бурый Медведь. Семьдесят миль от Ченуфсио он покрыл за тридцать часов и рассчитывал так же быстро проделать и обратный путь, так как на душе у него было очень тревожно. Он покинул Туанетту в такое время, когда индейцы были враждебно настроены против белых. Для него было загадкой, почему Тиога послал именно его, а не индейского гонца к Бурому Медведю, да и само поручение не заключало в себе никакой важности или спешности. Но Джимс был бы еще более встревожен, если бы знал, что ему предшествовал другой гонец, молодой индеец по имени Насво-Га, то есть Быстрая Стрела, передавший Бурому Медведю важное поручение от Тиоги. Едва он очутился в Канестио, у него было отобрано все его оружие, и только после этого его провели к Матози. Этот вождь (убитый, между прочим, год спустя в бою у озера Джордж и слывший одним из отважных бойцов среди индейцев) заявил Джимсу, что он его пленник. Тиога, мол, не вернул вовремя зерно, взятое взаймы, и Джимс своей свободой должен был покрыть долг. Таково было соглашение между вождями, сухо пояснил ему Матози. Если пленник сделает попытку бежать и будет пойман, его ждет немедленная смерть.

Вокруг отведенной ему палатки был проведен «мертвый круг», которого отныне он не смел переступать, и за ним следили точно за пленником, которого ждет смерть на столбе пыток. Джимс не мог, конечно, найти объяснение странному поступку Тиоги, но он был убежден, что это каким-то образом имеет отношение к судьбе Туанетты. Он не сомневался в том, что объяснения, данные Бурым Медведем, — сплошной вымысел и во всем этом кроется заговор Шиндаса и Тиоги, которых он раньше считал своими лучшими друзьями.

С каждой минутой росла его тревога, и на второй день он принял решение бежать даже рискуя жизнью, лишь бы добраться до Ченуфсио. Но индейцы, по-видимому, угадали его намерение, так как на третий день его стали сторожить еще зорче, а ночью вокруг его палатки расположилось шестеро воинов, которых никак нельзя было обойти.

На четвертый день в небе стали сгущаться тучи, сулившие грозу и ливень, и снова Джимс проникся надеждой, что ему удастся бежать. С наступлением мрака хлынул дождь, загрохотали раскаты грома. Едва ли кто-либо из сенеков станет стеречь его снаружи в такую ночь. Он только собрался было встать, как вдруг услышал, что кто-то приподнимает полотнище у входа в палатку.

Кто-то вошел в палатку! В следующее мгновение Джимс услышал свое имя, произнесенное шепотом.

— Я — Лесная Горлица… Я бежала из Ченуфсио три дня тому назад. Я пришла сообщить тебе, что Туанетты уже нет больше в живых.

Ослепительные молнии, озарявшие в эту ночь небо, время от времени освещали путь одинокому путнику, спешившему по направлению к Ченуфсио.

Этот путник был Джимс Бюлэн. Приди к нему кто-нибудь другой с этой страшной вестью о смерти Туанетты, принесенной Лесной Горлицей, он не поверил бы. Но детские уста выложили всю правду, во всей ее беспощадной наготе. И каждый проблеск молнии напоминал Джимсу язык пламени, поднимавшийся над костром во время пляски смерти Тиоги со скальпом Туанетты в руках. И даже в густой мгле ночи Джимс видел перед собой искаженные предсмертной мукой лица жены и ослепленного дяди, взывавшие о мести.

Туанетта умерла! Она была убита так же, как и его отец и мать! Ее не стало, как не стало и отца ее. И теперь он совершенно один. Даже месть казалась теперь бесполезной, да едва ли существовала достойная месть за все это. В сердце его не оставалось ни малейшего проблеска надежды. Он надеялся, когда искал среди развалин замка Тонтэр, он лелеял в душе смутную надежду, что дядя Эпсиба, возможно, еще жив. Но теперь он был лишен даже этого. Остается лишь месть. Он убьет Тиогу. Он убьет Шиндаса.

Ченуфсио спал. Только собаки обнюхивали Джимса и, узнав его, отходили в сторону. Джимс прежде всего стал разыскивать Шиндаса, но его не оказалось в палатке, равно как не было там его оружия. Шиндас, следовательно, находился где-то в пути. В течение нескольких секунд Джимс стоял неподвижно в тени векового дуба, не спуская глаз с жилища Тиоги. Внезапно он увидел фигуру, показавшуюся из шалаша. Джимс тотчас узнал Тиогу. Вождь направился к нему, точно судьба сама направила его навстречу своей участи. Не доходя шагов тридцати, Тиога остановился. Луна ярко озаряла его лицо. Джимс не стал себя спрашивать, о чем думал вождь, что заставило его пойти ему навстречу.

Он быстро всадил стрелу и, тихо окликнув Тиогу, сказал, что наступила минута мести. Послышался звук, похожий на пение птички, и Тиога, не издав ни звука, свалился замертво, лишь успев схватиться руками за грудь.

Джимс отправился к реке и в течение многих дней все искал и искал, надеясь найти тело Туанетты. Сенеки часто проплывали мимо него, но так как он проводил большую часть времени в воде, то они не могли его заметить. Достигнув озера Онтарио, он повернул на восток. По мере того, как проходили недели, им все больше и больше овладевало какое-то отупение. Он потерял все желания. Что бы он ни делал, он никак не мог себе ответить на вопрос, зачем он это делает. Он подолгу скрывался в недоступных местах, сам не зная от кого и от чего, точно у него вошло в привычку прятаться. Совершенно бессознательно достиг он того места на озере Шамплейн, которое индейцы называли Тикондерога, где французы воздвигали форты Водрей и Карильон. Джимс ухватился за возможность чем-либо заняться здесь с ревностью человека, нашедшего чем утолить душевный голод. Он присоединился к войскам Монкальма, и взамен лука и стрел ему дали мушкет и лопату.