Джеймс Купер - Избранные сочинения в 9 томах. Том 1 Зверобой; Последний из могикан

Она, конечно, не могла придумать лучшего средства, чтобы добиться молчания Хетти, для которой важнее всего было освобождение отца и молодого охотника. С невинным смехом бледнолицая девушка кивнула головой и обещала исполнить желание подруги. Успокоившись на этот счет, Уа-та-Уа не стала более мешкать и, нисколько не скрываясь, направилась к лагерю.

[48] Перевод А. Радловой

Отряд индейцев, в который довелось попасть Уа-та-Уа, еще не вступил на тропу войны; это было видно хотя бы из того, что в его состав входили женщины. То была небольшая часть племени, отправившаяся на охоту и рыбную ловлю в английские владения, где ее и застало начало военных действий. Прожив таким образом зиму и весну до некоторой степени за счет неприятеля, ирокезы решили перед уходом нанести прощальный удар. В маневре, целью которого было углубиться так далеко во вражескую территорию, также проявилась замечательная индейская прозорливость. Когда гонец возвестил о начале военных действий между англичанами и французами и стало ясно, что в эту войну будут вовлечены все племена, живущие под властью враждующих держав, упомянутая нами партия ирокезов кочевала по берегам озера Онайда, находящегося на пятьдесят миль ближе к их собственной территории, чем Глиммерглас. Бежать прямо в Канаду значило подвергнуться опасности немедленного преследования. Вожди предпочли еще дальше углубиться в угрожаемую область, надеясь, что им удастся отступить, передвигаясь в тылу своих преследователей, вместо того чтобы иметь их у себя за спиной.

Присутствие женщин делало необходимой эту военную хитрость; наиболее слабые члены племени не могли бы, конечно, уйти от преследования врагов. Если читатель вспомнит, как широко простирались в те давние времена американские дебри, ему станет ясно, что даже целое племя могло в течение нескольких месяцев скрываться в этой части страны. Встретить врага в лесу было не более опасно, чем в открытом море во время решительных военных действий.

Стоянка была временная и при ближайшем рассмотрении оказалась всего-навсего наспех разбитым бивуаком, который был, однако, оборудован достаточно хорошо для людей, привыкших проводить свою жизнь в подобной обстановке. Единственный костер, разведенный посредине лагеря у корней большого дуба, удовлетворял потребности всего табора. Погода стояла такая теплая, что огонь нужен был только для стряпни. Вокруг было разбросано пятнадцать — двадцать низких хижин — быть может, правильнее назвать их шалашами, — куда хозяева забирались на ночь и где они могли укрываться во время ненастья. Хижины были построены из древесных ветвей, довольно искусно переплетенных и прикрытых сверху корой, снятой с упавших деревьев, которых много в каждом девственном лесу. Мебели в хижинах почти не было. Возле костра лежала самодельная кухонная утварь. На ветвях висели ружья, пороховницы и сумки. На тех же крючьях, сооруженных самой природой, были подвешены две-три оленьи туши.

Так как лагерь раскинулся посреди густого леса, его нельзя было окинуть одним взглядом: хижины, одна за другой, вырисовывались на фоне угрюмой картины. Если не считать костра, здесь не было ни общего центра, ни открытой площадки, где могли бы собираться жители; все казалось потаенным, темным и коварным, как сами ирокезы. Кое-где ребятишки перебегали из хижины в хижину, придавая этому месту некоторое подобие домашнего уюта. Подавленный смех и низкие голоса женщин нарушали время от времени сумрачную тишину леса. Мужчины ели, спали или чистили оружие. Говорили они мало и держались особняком или небольшими группами в стороне от женщин. Привычка к бдительности и сознание опасности, казалось, не покидали их даже во время сна.

Когда обе девушки приблизились к лагерю, Хетти тихонько вскрикнула, заметив своего отца. Он сидел на земле, прислонившись спиной к дереву, а Непоседа стоял возле него, небрежно помахивая прутиком. По-видимому, они пользовались такой же свободой, как остальные обитатели лагеря: человек, незнакомый с обычаями индейцев, легко мог бы принять их за гостей, а не за пленников.

Уа-та-Уа подвела подругу поближе к обоим бледнолицым, а сама скромно отошла в сторону, не желая стеснять их. Но Хетти не привыкла ластиться к отцу и вообще проявлять как-нибудь свою любовь к нему. Она просто подошла к нему и теперь стояла, не говоря ни слова, как немая статуя, олицетворяющая дочернюю привязанность. Старика как будто нисколько не удивило и не испугало ее появление. Он давно привык подражать невозмутимости индейцев, хорошо зная, что лишь этим способом можно заслужить их уважение. Сами дикари, неожиданно увидев незнакомку в своей среде, тоже не обнаружили ни малейших признаков беспокойства. Короче говоря, прибытие Хетти при столь исключительных обстоятельствах произвело не больше эффекта, чем приближение путешественника к дверям трактира в европейской деревне. Все же несколько воинов собрались в кучку и по тем взглядам, которые они бросали на Хетти, разговаривая между собой, видно было, что именно она является предметом их беседы. Это кажущееся равнодушие вообще характерно для североамериканского индейца, но в данном случае многое следовало приписать тому особому положению, в котором находился отряд. Ирокезам были хорошо известны все силы, находившиеся в «замке», кроме Чингачгука. Поблизости не было ни другого племени, ни отряда войск, и зоркие разведчики стояли на страже вокруг озера, день и ночь наблюдая за малейшими движениями тех, кого без всякого преувеличения можно было теперь назвать осажденными.

В глубине души Хаттер был очень тронут поступком Хетти, хотя и принял его с кажущимся равнодушием. Старик припомнил кроткую мольбу, с какой она обратилась к нему, когда он покидал ковчег, и постигшая его неудача сообщила этой просьбе особый смысл, о чем он легко мог позабыть в случае успеха. Хаттер знал непоколебимую преданность своей простодушной дочери и понимал, что ею руководило совершенное бескорыстие.

— Нехорошо, Хетти, — сказал он укоризненно, имея в виду дурные последствия, грозившие самой девушке. — Это очень свирепые дикари: они никогда не прощают оскорбления, нанесенного им, и не склонны помнить оказанную им услугу.

— Скажи мне, отец, — спросила девушка, украдкой оглядываясь по сторонам, как бы опасаясь, что ее подслушают: — позволил ли вам бог совершить то жестокое дело, ради которого вы пришли сюда? Мне это надо знать, чтобы свободно говорить с индейцами.