Фенимор Купер - Кожаный Чулок. Большой сборник

— Это опасная жизнь,— сказал Мармадьюк, хотя он не слышал замечания шерифа,— и она грозит несчастьями куда более серьезными, чем твоя рана. Поверь мне, друг мой, я опытней тебя и хорошо знаю, что жалкая жизнь охотника оставляет без удовлетворения многие его телесные нужды, не говоря уж о духовных.

— Нет, нет судья,— вмешался Кожаный Чулок, на которого Мармадьюк до сих пор не обращал внимания, а может быть, и вообще не заметил.— Забирайте его к себе в дом, и на здоровье, да только обманывать его не надо. Я вот прожил в лесах сорок долгих лет и, бывало, по пять лет подряд не видел там никаких просек, разве только проложенные бурей. А где вы еще найдете человека, который на шестьдесят восьмом году жизни так легко добывал бы свой хлеб, несмотря на все ваши вырубки и охотничьи законы? Ну, а в честности и в справедливости я потягаюсь с самым громкоголосым проповедником на всем вашем «патенте».

— Ну, ты исключение, Кожаный Чулок,— возразил судья, добродушно кивнув охотнику.— Ты ведь не злоупотребляешь спиртными напитками, что в вашем сословии редкость, и крепок не по годам. Но будет жаль, если этот юноша бесплодно загубит свои таланты в лесу. Прошу тебя, друг мой, поселись под моим кровом, хотя бы на тот срок, пока не заживет твоя рука. Моя дочь, хозяйка моего дома, скажет тебе, что ты будешь в нем желанным гостем.

— Конечно,— произнесла Элизабет с некоторой сдержанностью, приличествующей девушке.— Попавший и беду человек всегда будет для нас желанным гостем, особенно если мы сами виновны в его несчастье.

— Да,— сказал Ричард,— а если любите индюшатину, молодой человек, то на нашем птичьем дворе индюшек много, и одна лучше другой, уж вы мне поверьте.

Получив такую удачную поддержку, Мармадьюк удвоил свою настойчивость. Он обстоятельно объяснил, п чем будут заключаться обязанности его помощника, назвал цифру вознаграждения и вообще не упустил ни одной из тех подробностей, которым деловые люди придают значение. Юноша слушал его в сильном волнении. Лицо его ясно отражало борьбу чувств: то казалось, что он с радостью готов дать свое согласие, то снова непонятное отвращение омрачало его черты, словно черная туча, заслоняющая полуденное солнце.

Индеец, на чьем лице были по-прежнему написаны уныние и стыд, слушал речь судьи со все возрастающим интересом. Постепенно он подошел почти вплотную к собеседникам, и, когда его зоркий взгляд уловил нерешительность в глазах молодого охотника, он гордо расправил согбенные стыдом плечи и, с прежним достоинством шагнув вперед,сказал:

— Выслушайте своего отца, слова его мудры. Пусть Молодой Орел и Великий Вождь, Владеющий Землями, едят у одного костра; пусть они без боязни спят рядом. Дети Микуона не любят крови; они справедливы и поступают правильно. Солнце должно встать и зайти много раз, прежде чем люди станут единой семьей, на это нужен не один день, но много зим. Минги и делавары — прирожденные враги, их кровь никогда не смешается в жилах одного человека, она никогда не потечет одной струей на поле битвы. Но откуда вражда брата Микуона и Молодого Орла? Они одного племени, у них одни предки. Научись ждать, сын мой. Ты делавар, а индейский воин умеет быть терпеливым.

Эта образная речь, казалось, произвела на молодого человека большое впечатление, и, уступая настояниям Мармадьюка, он в конце концов дал свое согласие. Однако он поставил при этом условие, что если какая-нибудь из сторон захочет расторгнуть договор, она будет вправе сделать это немедленно. Странное и плохо скрываемое нежелание юноши принять место, о котором человек его положения при обычных обстоятельствах мог бы только мечтать, немало удивило тех, кто не знал его близко, и произвело на них неблагоприятное впечатление. Когда беседующие разошлись, они, естественно, принялись обсуждать недавний разговор, и мы не преминем сообщить эти беседы читателю, начав с той, которую, неторопливо возвращаясь домой, вели между собой судья, его дочь и Ричард.

— Уговаривая этого непонятного юношу,— заметил Мармадьюк,— я поистине не отступал от заповеди спасителя нашего — «любите обижающих вас». Не понимаю, что в моем доме может испугать молодого человека его лет. Уж не твое ли это присутствие и красота, Бесс?

— Нет, нет,— простодушно ответил Ричард,— кузина Бесс тут ни при чем. Ты можешь назвать мне хоть одного метиса, Дьюк, которому была бы по вкусу цивилизованная жизнь? Если уж на то пошло, они в этом отношении куда хуже чистокровных индейцев. Ты заметила, Элизабет, как он выворачивает ноги внутрь носками и какие дикие у него глаза?

— Я не обратила внимания ни на его глаза, ни на его ноги, хотя думаю, что более смиренная поза была бы для него уместнее. Милый отец, вы проявили истинно христианское терпение. Меня же его надменность возмутила задолго до того, как он изволил согласиться. Ничего не скажешь, это для нас великая честь! Какую парадную комнату прикажете отвести ему, сударь, и с кем будет он вкушать свой нектар и амброзию?..

— С Бенджаменом и Добродетелью,— перебил ее мистер Джонс.— Неужели у тебя хватит духу кормить этого малого с неграми? Конечно, он наполовину индеец, но ведь туземцы презирают негров. Нет, нет, он скорее умрет с голоду, чем сядет за один стол с чернокожими!

— Я буду рад, Дик, если он согласится обедать с нами,— ответил Мармадьюк.— Даже то, что предлагаешь ты, для него, конечно, унизительно.

— Так, значит, сударь,— сказала Элизабет, делая и ид, что подчиняется желаю отца против воли,— вам угодно, чтобы с ним обращались, как с человеком благородного происхождения.

— Разумеется! Ведь на это ему дает право его должность. И мы будем обращаться с ним так до тех пор, пока он не докажет, что не достоин этого.

— Увидишь, Дьюк,— воскликнул шериф,— тебе не удастся сделать из него благородного джентльмена. Ведь старая пословица говорит, что «нужны три поколения, чтобы получился джентльмен». Вот, скажем, моего отца все знали, мой дед был доктором медицины, а его отец — доктором богословия, а его отец приехал из Англии; мне, правда, не удалось точно установить его происхождение, но он был не то богатым лондонским купцом, не то известным провинциальным законоведом, не то младшим сыном епископа.

— Вот пример истинно американской генеалогии,— смеясь, сказал Мармадьюк.— Все идет тихо-мирно, пока не переберешься за океан, но там все скрывается во мраке неизвестности, и, значит, сразу же начинаются всяческие преувеличения. Итак, ты убежден, Дик, что твой английский предок был знаменитостью, чем бы он пи занимался?

— Конечно,— ответил Ричард.— Моя старая тетка только и делала, что рассказывала о нем. Мы принадлежим к славному роду, судья Темпл, и никто из нас не занимал иных должностей, кроме самых почетных.