Отто Гофман - Опасности диких стран

— Скорей поднимайся и поступай так, как тебе велит совесть! — воскликнул странствующий Натан, рука которого, еще более сильная, чем рука индейца, вытащила его из-под убитого. — Ты борешься, как молодой лев или как старый медведь; и право, я не стану порицать тебя, если ты погубишь целую дюжину этих безбожных душегубцев. Вот твоя винтовка, вот твои пистолеты. Стреляй! И кричи громче!.. Твоя решимость привела врагов в смятение. Пускай они себе думают, что ты получил подкрепление!

Миролюбивый Натан возвысил при этом голос, стал перепрыгивать по развалинам с одного бревна на другое и кричать дико, как будто эти крики исходили из множества глоток. Он продемонстрировал этим столько мужества и отваги, что приободрился и Пардон Фертиг, спрятавшийся в скалистом ущелье оврага, и Цезарь, негр, который укрылся позади развалин около входа, и оба они уже присоединили свои голоса к неистовым крикам Натана.

Все, что произошло с того мгновения, как дикарь появился у двери, до крика осажденных путешественников, заняло несколько минут. Нападение Натана на предводителя, ранение одного и смерть двух других дикарей были, как показалось Роланду, делом одного мгновения, и он не успел опомниться, как все миновало. Неожиданное и успешное сопротивление маленького отряда белых, которое так несчастливо закончилось для индейцев, привело всю толпу дикарей в смятение и беспорядок. Тогда Натан подскочил к Роланду, который поспешно заряжал ружье, схватил его за руку и сказал с величайшим волнением в голосе, хотя лица его не было видно в темноте:

— Друг, твоя бедная сестра из-за меня попала в опасность, так что нож и топор были близки от ее невинной головы.

— Ни слова теперь об этом! — приказал Роланд и поспешно добавил: — Это вы убили высокого индейца, который первым вошел в хижину?

— Убил? Друг, я убил?! — переспросил пораженный Натан, и голос его задрожал сильнее, чем когда-либо. — Уж не хочешь ли ты назвать меня убийцей? Я переполз через него и покинул хижину.

— И вы оставили его там живым? — воскликнул Роланд и хотел броситься в хижину. Но Натан удержал его и сказал:

— Не беспокойся! Он, должно быть, разбил себе голову о какой-нибудь чурбан или поранил себя сам… может быть, кто-нибудь попал в него ножом… но случилось так, что кровь его брызнула мне на руку, вероятно, из раны, которую он получил… так что я оставил его мертвым…

— Пусть так, но, ей-богу, я думал, что вы как настоящий мужчина отправили его на тот свет. Но время идет, мы должны вернуться в лес, он открыт перед нами.

— Ты ошибаешься, — сказал Натан, и в ту же минуту, как бы в подтверждение его слов, послышались громкие воинственные крики и раздались выстрелы из дюжины винтовок. Все это говорило о том, что развалины были окружены индейцами.

— Овраг! Река! — воскликнул Роланд. — Мы можем переплыть на лошадях!

— Поток бурный, я боюсь, что он увлечет за собой и тебя, и твоего коня, — проговорил Натан. — Слышишь, как он бьется о скалы? Здесь он глубок, узок и скалист; и хотя в некоторых местах ребенок может прыгать с камня на камень, сейчас же он переполнен после ливневых дождей и превратился в водопад. Но мы должны испробовать все. Во-первых, советую тебе не унывать и делать все, что от тебя зависит, чтобы уменьшить число врагов, так как ты не можешь увеличить число друзей. И если ты хочешь застрелить того злоумышленника, который, как змея, подползает к развалинам, то я ничего не имею против этого.

При этих словах Натан отвел молодого человека за кучу бревен, около которой они стояли, и показал ему индейца, которого он заметил. Но глаз Роланда еще не привык различать предметы в темноте леса и он не смог разглядеть врага.

— Если ты не сочтешь это с моей стороны грехом или душегубством, — сказал несколько нетерпеливо Натан, — то я подержу винтовку, и тебе останется только спустить курок.

И прибавил:

— Нападай на них, если совесть твоя позволяет тебе это!

Так воскликнул Натан, и в следующую минуту из хижины раздался выстрел.

— Клянусь небом! Ни разу в жизни ни одному индейцу не сделал худого! — раздался робкий возглас негра.

Пуля раздробила руку краснокожего и из нее выпал топор, занесенный им над Роландом. Ошеломленный индеец испустил крик боли и ярости, перескочил через груду бревен, нагроможденных перед входом, и избежал, таким образом, удара прикладом винтовки, которым Роланд со своей стороны угрожал ему. На крик убегавшего индейца ответили (по крайней мере, так показалось Роланду) голосов пятьдесят его товарищей; в двух шагах от себя он увидел двоих, потрясавших своими топорами, как будто они хотели дать почувствовать безоружному всю их тяжесть.

В эту минуту к нему подоспела помощь оттуда, откуда он менее всего ожидал ее. Из оврага раздался выстрел, и в ту минуту, как один из индейцев, смертельно раненный, упал на землю, Роланд услыхал отчаянный голос Пардона Фертига:

— Я его доконаю! Это точно!

— Браво! Молодцы Пардон Фертиг и Цезарь! — воскликнул Роланд. Этот благородный порыв его спутников вселил в него искру надежды, сменившей безумное отчаяние. — Мужайтесь и стреляйте! — крикнул он и, не колеблясь, кинулся на дикаря, отбросил своим ружьем поднятый топор и хотел ударить его в лицо. Но кто-то выхватил у него винтовку из рук, и вдруг он почувствовал, что его схватили. Смелый противник прижал его к груди с такой силой, что ему показалось, будто он попал в объятия медведя.

Мирный человек уже собирался оказать Роланду дружескую услугу, ради которой он пошел на сделку со своей совестью, но его намерения не осуществились: дикарь вдруг вскочил на ноги и с дюжиной других дикарей, выросших как будто из-под земли, бросился к развалинам. Воздух огласили страшные крики.

Быстрота и стремительность нападения наполнили страхом душу Роланда. Он выстрелил из винтовки и схватился за пистолеты, причем его воображение уже рисовало ему, что один из дикарей схватил светлые локоны его сестры. Но вдруг Натан воскликнул:

— Пусть кровь эта падет на мои руки, а не на мою голову! Вперед на убийц-собак!

С этими словами он выстрелил в толпу; Роланд тотчас же вслед выстрелил из пистолета, и получилось впечатление настолько сильное, что нападавшие, за исключением одного, остановились в нерешительности; только один из них мужественно продолжал наступать на осажденных, приглашая товарищей своих следовать за ним.

— Ты не забудешь, что я сражаюсь только для того, чтобы спасти жизнь твоей невинной спутницы? — прошептал Натан Роланду на ухо.

И теперь, казалось, его воинственный дух навсегда вытеснил его мирные обеты: мужество, жажда крови, даже в большей степени, чем у молодого человека, пробудились в нем. Он набросился на приближавшегося шавния, ударил его прикладом своей тяжелой винтовки и раздробил ему голову, как будто она была стеклянная. Тогда с легкостью оленя бросился он назад в развалины, чтобы избежать пуль остальных дикарей, схватил за руку изумленного Роланда, пожал ее изо всей силы и воскликнул: