Отто Гофман - Опасности диких стран

— Натан, — ответил Ральф, и по звуку его голоса можно было понять, что он говорит искренне, — Натан, разрази меня гром, если я не сделаю все, что смогу. Вот я перед вами… я готов выслушать вас и последовать вашим советам. Говорите, в чем дело, я внимательно слушаю!

— Так вот, — начал Натан, — мой совет, чтобы ты остался здесь и предоставил мне действовать одному. Если тебе известна только дорога, которая ведет к лошадям, то было бы глупо тебе пробираться к хижинам. Оставайся здесь, а я все разузнаю.

— И все-таки, вы не можете утверждать, что знаете деревню лучше меня. Разве вы крали отсюда лошадей?

— Друг, — возразил Натан, — знай, в этой деревне нет ни одной хижины, которую я хорошо бы не знал. Незачем тебе идти к загону прежде, чем мы не узнаем, сможем ли спасти девушку. Согласись: может случиться так, что все наше предприятие придется отложить до завтра.

— Да, да, теперь я вижу: глупо было бы воровать лошадей прежде, чем будет спасена ангелоподобная дама. — Ну, раз вы считаете, что я помогу вам тем, что ничем не буду помогать, то я свернусь здесь под деревом и буду тихо лежать, пока не понадобится моя помощь.

Натан облегченно вздохнул. Он еще раз заклинал Ральфа сдержать свое слово и дождаться, чем кончится разведка. Потом он с предосторожностями двинулся в путь. Однако он не пробирался боязливо, медленно и неуверенно, крадущимися шагами шпиона, но, укутавшись в плащ, пошел уверенно и быстро, ничем не отличаясь от индейца. Этот маневр, показавшийся Ральфу поначалу чистейшей глупостью, послужил, однако, к тому, что одно из первых и опаснейших препятствий на пути было устранено. У первой хижины находилась целая стая собак, которые с дружным лаем кинулись на Натана. Однако звон погремушек успокоил их, они поджали хвосты и поспешили уйти с дороги, как будто боялись удара топора, который был для них обыкновенным наказанием за их дерзкий лай на воина.

— Вот так выдумка! — пробормотал Ральф с удивлением. — В следующий раз, как заберусь красть лошадей, непременно возьму связку погремушек… Ведь именно собаки всегда портили мне дело.

Хотя Натан и продвигался вперед с кажущейся беззаботностью, полагаясь на свой внешний вид, однако он старался все-таки избегнуть опасности. Там, где блестел в хижине огонек, он крался с большой осторожностью и обходил стороной хижины, где еще ревели и не спали пьяные дикари. Его предосторожности не были лишены основания. Деревня вовсе не была оставлена без охраны, как предполагал Натан ранее. Воины Венонги не все последовали за своим предводителем для нападения на Кентукки; довольно большое число дикарей оставалось в своих хижинах. По крайней мере, так заключил Натан из того, что кое-где у костров он видел заснувших индейцев. Натан тихонько прокрадывался мимо них, даже проползал на четвереньках, чтобы не разбудить их нечаянно, пока благополучно не добрался до середины деревни. Несколько хижин, сколоченных из стволов деревьев и отличающихся красотой и прочностью постройки от других хижин, указывали на то, что здесь обитали вожди племени или белые, которых Натан заметил среди сражающихся дикарей. Квакер тихонько приблизился к одной из этих хижин, заглянул между стволами и сразу заметил, что здесь устроил себе жилище беглец из белых. Полдюжины детей, у которых цвет кожи был значительно светлее, чем у дикарей, спали на рогожах вокруг огня, у которого, подремывая, сидела индианка, вероятно, их мать.

Натан долго не стал задерживаться у этой хижины. Мельком взглянув на эту сцену, он с еще большей осторожностью, чем прежде, подкрался к другой хижине. Она была похожа на все остальные, только еще прочнее и красивее, к тому же над ней поднималась глиняная труба — ни в одной из хижин такого больше не было. Густые, красноватые облака дыма поднимались из трубы. Заглянув сквозь щель внутрь, Натан увидел голые бревенчатые стены, законопаченные мхом и обмазанные глиной, несколько стульев грубой работы, такой же стол, постель из звериных шкур и несколько висевших по стенам военных и охотничьих принадлежностей. При бледном свете свечи у догоравшего очага сидели двое белых. Один из них, высокий, видный мужчина, с красной чалмой на голове, был одет в полотняные одежды. Ему было около сорока. Лицо его могло бы показаться красивым, если бы дикие, необузданные страсти не оставили на нем своих следов. В другом человеке, не такого высокого роста, как первый, Натан узнал отца Телии Доэ, которого раньше, во время осады дикими развалин, он видел среди индейцев. Вид этих двух мужчин возбудил в Натане страшное любопытство, и он напрягал зрение и слух, чтобы не пропустить ничего из того, о чем говорилось и что делалось в хижине. Доэ был мрачен и хмур. Он сидел неподвижно и смотрел на огонь, не обращая внимания на своего товарища, который снял с головы свою красную чалму, бросил ее в сторону и прошептал на ухо отцу Телии несколько слов, которых Натан, несмотря на все старания, не мог расслышать. Он повторил свои слова несколько раз, но так как Доэ не обращал на них внимания, то, к радости Натана, тот потерял терпение и громко произнес:

— Слушайте вы, Як, Аткинсон, Доэ, Шавгенав, гремучий змей или какое имя вам еще нравится! С ума вы, что ли, сошли или пьяны, что не слушаете меня? Проснитесь или скажите мне, по крайней мере, о чем вы думаете, если вам больше нечего сказать мне!

— Уж если вы непременно хотите знать правду, — ответил Доэ гневно, схватив глиняную кружку и сделав из нее большой глоток, — я скажу вам, что я думал о молодом человеке, которому мы уготовили такую позорную смерть.

— Ах вот что! Глупости! — возразил высокий. — Мы были в сражении, а побежденный должен выносить жребий, который ему выпадает.

— Положим, что это так, Ричард, — ответил Доэ. — Однако вы забываете в этом деле одно обстоятельство^ которое мне кажется важным: это были не индейцы, а христиане, которые выдали молодого человека на бойню. Мне даже страшно становится, когда я думаю об этом.

— Ба! Да вы совершенный дурак! — закричал Ричард презрительно. — Это происходит от того, что вы терпеливо слушаете бессмысленные речи глупой Телии.

— Не смейте говорить о ней, — вскричал Доэ гневно и мрачно. — Обо мне вы можете говорить все, что вам угодно, потому что я злой и дурной человек, но я не потерплю, чтобы вы оскорбляли ее!

— Ну, ну, только не так сердито, — сказал высокий сдержанно. — Если бы она не была так предана Эдите, которая так дорого мне стоила…

— Да, дорого обошлась всем нам эта девушка, — сказал Доэ, поднося опять к губам до половины наполненную кружку. — Она стоила нам одиннадцати человек, и счастье для нее, что только четверо из них были из нашей деревни. В противном случае она была бы беспощадно убита и скальпирована несмотря ни на что! Да, четверых из нас и двоих оттуда унес Дшибеннёнозе. Знаете, Ричард, я не трус, но то, что злой лесной дух появился как раз, когда мы брали в плен девушку и ее брата, кажется мне дурным предзнаменованием. Так же точно думают и все индейцы, потому что вы ведь видели, как трудно было заставить их снова ринуться в сражение, когда они увидели крестообразно прорезанные ребра убитых. Право, Дшибеннёнозе — это воплощение нечистой силы. И я думаю…