Отто Гофман - Опасности диких стран

Между тем, Эдита сидела в палатке дикаря, объятая ужасом, понимая всю безнадежность своего положения. Все, что она пережила в пути — взятие ее в плен, разлука с Роландом, страх перед будущим — все это казалось ей страшным сном. Она очнулась от тяжких своих мыслей под свирепыми взглядами сторожившей ее старухи. Та продолжала сидеть, скорчившись, у огня, наблюдая за каждым движением Эдиты и выражением ее лица. На ее же лице не было и следа сострадания и милосердия. Чтобы скоротать время, она запела песню грубым, хриплым голосом. Это варварское пение наводило еще больший ужас на пленницу; однако это однообразное пение производило действие, на которое старуха вовсе не рассчитывала. Мало-помалу эти звуки успокоили Эдиту, отогнали мрачные мысли и голова ее опустилась на грудь, девушка впала в забытье. Очнулась она от внезапно прекратившегося пения. Она подняла голову и, к своему ужасу, увидела стоящего перед ней высокого мужчину. Лицо его было скрыто широким полотняным покрывалом, из-под которого были видны горящие глаза. Она отвела взгляд и заметила, что сторожиха намеревалась потихоньку улизнуть. Охваченная страхом, девушка хотела броситься за нею, но пришелец крепко схватил ее за руку. Покрывало упало. Лицо, которое открылось, вызвало у Эдиты отвращение. Но мужчина не грубо, а напротив, тихо прошептал:

— Не бойтесь меня, Эдита, я ведь не враг вам. Знаете вы меня?

— Да, конечно, я знаю вас, — ответила Эдита, причем отвращение к этому человеку чувствовалось в ее голосе. — Я вас отлично знаю. Вы — Ричард Бракслей, который обокрал меня, сироту, преследовал меня, вы тот, чья рука, которая теперь крепко держит меня, обагрена кровью моего несчастного брата… О, злодей! Мало вам моего несчастья, в которое вы ввели несчастных сирот?!

— Эдита, вы ошибаетесь! — ответил Бракслей с улыбкой. — Верно, я Ричард Бракслей, но вам я не враг и не преследователь ваш, а верный и честный, хотя немного упрямый и грубый, друг. Выслушайте меня спокойно, и, я убежден, тогда вы будете по-другому думать обо мне.

Пока Эдита слушала обманщика, он старался убедить ее, что она пленница свирепых и беспощадных дикарей, и описывал ей все те ужасы, которые угрожали ей в плену. Потом он объяснил ей, что только он может освободить ее из плена, и что он ни минуты не будет медлить, чтобы освободить ее, если она только решится стать его супругой.

Таким образом бессовестный лжец старался присвоить себе законным путем владения покойного брата и не сомневался, что Эдита, перед страхом смерти, с готовностью согласится на его предложение.

Но неожиданно он натолкнулся на упорное сопротивление.

— Нет, — сказала Эдита, — прежде чем стать вашей женой, женой решительно недостойного человека, я лучше умру! Убейте же и меня, как вы убили моего брата.

— Я никого не убивал, — ответил Бракслей дерзко. — Ваш брат жив и так же здоров, как я и вы.

— Вы лжете, лжете! — воскликнула Эдита. — Я сама, своими собственными глазами видела, как он истекал кровью.

— Да, из раны, которая ничуть не была смертельной, — сказал Бракслей. — Его жизнь в безопасности и его освобождение, — потому что я не отрицаю, что он в плену, — зависят только от вашего решения. Отдайте мне вашу руку, и в ту же минуту он будет свободен как птица в воздухе!

— Нет, никогда, никогда! — вскричала Эдита, в отчаянии ломая руки. — Даже за эту цену я не хочу связать свою судьбу с таким предателем, как вы!

— Ну так погибай же и стань рабыней свирепого и грязного дикаря, — вскричал Бракслей яростно, увидев, что все его алчные планы рушатся. — Я не двину рукой для вашего освобождения!

— О Боже, помоги мне ты! — взмолилась Эдита и обратила кверху полные слез глаза.

— Напрасно вы призываете небо, — сказал Бракслей со злорадным смехом. — Здесь никто не поможет, кроме меня!

Но едва он произнес эти слова, как его вдруг схватили сзади две сильные, словно железные руки, и в одно мгновение он очутился на земле… Чье-то колено уперлось ему в грудь, руки схватили за горло, и нож, сверкая при свете огня, готов был вонзиться ему в глаз.

Это неожиданное нападение было произведено с удивительной и непреодолимой силой. Бракслей лежал, задыхаясь, на земле, и страх совершенно лишил его всякого мужества, так что он не делал ни малейшей попытки к сопротивлению. Нападавший уронил нож, вытащил длинную веревку, сплетенную из кожаных полос, и связал поверженного с такой быстротой и ловкостью, что можно было только этому удивляться. Сначала он связал ему руки и ноги, потом заткнул ему рот платком и тут же вырвал у него из бокового кармана завещание и быстро спрятал его к себе в карман. Затем неизвестный оттащил его в угол, закидал кожами, пока его не стало видно совсем, и оставил там одного. Все случилось так быстро, что Бракслей едва успел взглянуть в лицо своего врага, в котором, к своему удивлению, он узнал индейца. Теперь он лежал в углу, совершенно беспомощный, а кожи и шкуры давили на него своей непомерной тяжестью.

Между тем, Эдита сидела в ужасе, не менее пораженная внезапностью нападения, чем ее преследователь. Неизвестный подскочил теперь к ней и прошептал ей, предостерегая:

— Не бойся, не говори ни слова, встань и пойдем!

И, схватив ее на руки, чтобы ее унести, — потому что он заметил, что она слаба и не сможет идти сама, — он шептал ей на ухо:

— Не беспокойся, твои друзья близко и ты спасена!

Потом он замолчал и без малейшего шума выбрался из палатки. Ночь стала еще темней; огонь на площади уже более не освещал палатку Венонги, и буря, хотя и немного приутихла, но шумела еще настолько, что заглушала легкие шаги.

Пользуясь этими благоприятными обстоятельствами, Натан, которого читатель, должно быть, узнал в освободителе Эдиты, шел смело от хижины к хижине и не сомневался ни на минуту, что все закончится благополучно.

Но его подстерегала опасность, которую он не мог даже предположить. Едва он отошел от шатра, как вдруг недалеко от площади, по которой он шел со своей драгоценной ношей, поднялся страшный шум, топот, фырканье и ржание лошадей, как будто дюжина голодных медведей или волков вдруг забралась в загон и перепугала весь табун. Через некоторое время шум усилился, будто вырвавшиеся из загона лошади мчались прямо в деревню.

Натан мгновенно спрятался в кустах близ хижины, но заметив, что шум усиливается и приближается, а спавшие до того индейцы проснулись, он с быстротой молнии вскочил на ноги, набросил полотняный платок на Эдиту, которая все еще была без сил, и решился на новую попытку к бегству, пока темнота и всеобщее смятение благоприятствовали этому смелому решению.

И на самом деле, ему не следовало терять ни минуты. Сон диких был нарушен, опьянение проходило. На пронзительный крик, поднявшийся в одном месте, отвечали криком в других местах. Через несколько минут площадь огласилась диким ревом… Дикие голоса скрежетали: «Белолицые, длинноножи!» — они думали, что целый отряд храбрых кентуккийцев ночью проник в их деревню.