Джеймс Шульц - Ошибка Одинокого Бизона (Повести, рассказ)

— Вперед! Лезьте по шестам на стену! — крикнул Огоуоза, бросаясь к ближайшему шесту.

Начитима, я и еще несколько воинов последовали за ним, но вдруг Огоуоза упал, пронзенный копьем. Его место занял Начитима, но через минуту Горб Бизона, размахивая ружьем, словно дубинкой, нанес ему страшный удар.

Когда Начитима упал, у меня в глазах помутилось от ненависти и злобы. Я повел воинов в атаку и, наступая на навахов, окружавших Горб Бизона, крикнул ему на языке навахов:

— Убийца отца моего тэва, я убью тебя. И вы, убийцы моего брата, берегитесь!

Горб Бизона, услышав меня, вздрогнув и попятился. Его воины рванулись вперед и оттеснили меня; я не мог нанести ему удар. Тогда на помощь подоспели тэва. Ножами, копьями, дубинками пробивали они мне дорогу к вождю навахов. А я, нанося удары, кричал на языке навахов:

— Убийцы моего брата и отца, я отомщу вам!

Навахи, слышавшие меня, не понимали, почему один из тэва обращается к ним на их родном языке. Они растерялись, а я этим воспользовался и, пробившись вперед, к Горбу Бизона, сразил его палицей. Тогда навахи пришли в смятение и обратились в бегство. Громко кричали они, что вождь их убит. Они убежали в поля и дальше, на север, а мы их не преследовали, потому что должны были выгнать тех, кто успел пробраться в пуэбло. Когда опасность миновала, я бросился к Начитиме. Он был жив, я уловил слабое биение его сердца.

В пуэбло были убиты только пятеро навахов. Остальные — их было человек двадцать — спрыгнули с северной стены и спаслись бегством. Тогда женщины разобрали заграждение из бревен и бросились нам навстречу; одни отыскивали своих любимых, другие, узнав о смерти мужа или сына, громко рыдали. Я стоял на коленях подле Начитимы. Келемана подбежала ко мне и, убедившись, что он жив, спросила:

— Где Одинокий Утес?

— Убит! — ответил я, указывая на его труп.

Она бросилась к нему, обхватила обеими руками и заплакала.

Чоромана принесла воды. Мы обмыли голову Начитимы, а когда он очнулся, помогли ему сесть. Воины уносили мертвых и раненых в пуэбло. Пришли оба кацика и стали расспрашивать нас, велики ли потери. Вдруг зимний кацик воскликнул:

— А где же Огота?

Никто ему не ответил, и тогда он повторил свой вопрос. Вдруг Чоромана, ухаживавшая за Начитимой, вскочила и сердито сказала:

— Я тебе скажу все, что о нем знаю. Он был с нами, женщинами, в конце поля. Когда мужчины побежали сюда, к пуэбло, он отстал, бросился ко мне, схватил за руки и потащил за собой. Он хотел, чтобы я убежала и спряталась вместе с ним. А я расцарапала ему лицо и укусила его. Он меня отпустил. Тогда я догнала Келеману, и больше я его не видела. Огота трус! Должно быть, он прячется где-нибудь в кустах.

Когда Чоромана умолкла, воин, который был вождем южного сторожевого отряда, громко проговорил:

— Да, Огота там, в кустах. Но сейчас он не прячется. Он умер.

— Умер! — закричала его мать.

— Но навахов там не было. Кто же его убил? — вмешалась его тетка.

— Я могу только сказать, что он умер смертью труса, — ответил воин.

— Это ты его убил! — взвизгнула мать Оготы. — Ты или кто-нибудь из твоего отряда! Отвечай! Я требую, чтобы ты мне сказал, кто его убил! Убийца тоже умрет!

Воин упорно молчал.

Так погиб мой враг Огота.

Это был печальный день для нас, жителей Покводжа. Тридцать пять мужчин и семь женщин были убиты; вопли и стоны раздавались в каждом доме. Уложив Начитиму на мягкое ложе из одеял и звериных шкур, Келемана, Чоромана и я перенесли тело моего бедного брата к реке и похоронили его на берегу. С нами была и старая Поаниу, нашептывавшая слова утешения.

Настал вечер. В тот день мы не ели, но голода не чувствовали. Начитима глухо стонал, а мы с Келеманой оплакивали умершего. Потом пришла Чоромана, принесла сосновых щепок и развела огонь в очаге. Поцеловав меня, она уселась рядом с Келеманой, обняла ее и стала утешать. Вдруг мы услышали, как какой-то старик на площади повторяет снова и снова:

— Вы, оплакивающие умерших, утешьтесь! Настанет день, когда мы отомстим за них!

— Но никто не вернет моего дорогого сына, — со вздохом сказала Келемана.

Потом раздался голос нашего старого кацика:

— Слушайте, члены Патуабу! Совещания завтра не будет. Мы встретимся через шесть дней. Соберемся мы не здесь, а в киве зимнего народа.

Я совсем забыл о том, что завтра должна была решиться судьба моя и моего брата. А теперь уже никто не мог его осудить.

— Значит, вместо одного дня мне осталось жить еще шесть дней, сказал я.

— Ты с ума сошел! — воскликнула Келемана. — Сегодня ты спас Покводж. Неужели ты думаешь, что теперь Патуабу может тебя осудить?

— Ты можешь быть спокоен: все будут на твоей стороне, — слабым голосом проговорил Начитима.

Но мне показалось, что он сам далеко не спокоен.

— На этом собрании они выберут нового военного вождя — должно быть, тебя, Начитима, — сказала Чоромана.

— Нет, не меня, — отозвался он. — До конца жизни я буду Самайо Оджки.

— Я знаю, кого они выберут, — вмешалась Келемана.

— Я тоже знаю! Вождем будет Уампус, мой будущий муж! воскликнула Чоромана.

Я не хотел говорить о своих опасениях. Члены Патуабу, всегда собиравшиеся в летней киве, теперь должны были встретиться в киве зимнего народа, друзей и родственников Оготы. Это не предвещало добра. А мне сильнее, чем когда-либо, хотелось жить.

Несмотря на великое наше горе, мы должны были работать. На следующее утро Келемана и я засевали поле Кутовы, а потом стали чинить и прочищать ачеквиа — оросительные каналы на нашем участке. Работали молча и думали только об Одиноком Утесе, который навеки ушел от нас.

Настал шестой день. Наша работа в поле была окончена, и мы остались дома с Начитимой. Он еще не оправился и чувствовал себя беспомощным и слабым. День тянулся бесконечно долго, мы почти не разговаривали друг с другом. Когда солнце склонилось к западу, к нам пришла Чоромана. Грустно посмотрела она на меня и, не говоря ни слова села рядом с Келеманой. Время шло. Наконец на южной площади раздался голос нашего кацика. Он кричал, что солнце заходит, и призывал всех членов Патуабу в северную киву. Тогда Чоромана сказала, что поможет Келемане вести Начитиму. Женщины взяли его под руки и вывели из дома, а я остался один.

О, как хотелось мне жить, чтобы отомстить навахам за смерть брата и нападение на мирных тэва! Казалось, сердце мое вот-вот разорвется от ненависти к навахам, моему родному народу. Вернулись женщины, подсели ко мне и обняли меня за плечи. Я чувствовал, что они дрожат, словно им холодно. Мы долго молчали.

Наконец раздалось шарканье ног по крыше, и а комнату вошел юноша. Он сказал, что меня ждут в киве. Мы вышли вместе. Он проводил меня до северной площади, где собралась большая толпа. Я прошел мимо, ни на кого не глядя. Поднявшись по ступеням, я пересек крышу и спустился по лестнице во внутреннее помещение кивы. Все члены Патуабу сидели вокруг костра, а Поаниу заняла место в стороне. У ее ног лежала, свернувшись кольцами, огромная змея. Голову змея повернула к огню.