Джеймс Купер - Долина Виш-Тон-Виш

— Ты шутишь не ко времени, Фейс. Я должен безотлагательно поговорить с капитаном.

— А может, у него есть более полезное занятие, чем желать такой компании. Ты не единственное странное существо из многих, кто поднимал шум у ворот Виш-Тон-Виша.

— Кто-нибудь приходил в течение дня, Фейс? — спросил лесной житель с интересом, какой подобное событие могло бы возбудить в душе человека, привыкшего жить в столь глубоком уединении.

— Что ты скажешь о втором визите незнакомца, изъясняющегося благородным языком? Того, кто удостоил нас такими развеселыми беседами этой осенью. Вот такого гостя стоит принимать! Ручаюсь, ему не пришлось бы стучаться дважды.

— Этот дамский угодник лучше бы остерегался луны! — воскликнул Дадли, ударяя прикладом своего мушкета об лед с такой силой, что девушка вздрогнула в испуге. — Какое дурацкое поручение снова заставило его загнать свою клячу так далеко в лес?

— Нет, твой ум, как всегда, похож на необъезженного жеребчика, твердолобый бродяга. Я не сказала в прямом смысле, что этот человек приходил. Я только пригласила тебя высказать свое мнение на случай, если бы он неожиданно явился, хотя я далеко не уверена, что кто-нибудь здесь хочет увидеть его лицо снова.

— Все это глупая болтовня, — возразил юноша, спровоцированный на выражение ревности, которой он неосторожно поддался. — Говорю тебе, отодвинь засов, ибо мне очень нужно переговорить с капитаном или с его сыном.

— Ты можешь раскрыть душу первому, если он захочет выслушать тебя, — сказала девушка, позволяя ему войти, — но скорее тебя выслушает второй, если ты останешься у ворот, потому что он еще не вернулся из леса.

Дадли отступил на шаг и повторил ее слова тоном человека, у которого чувство тревоги смешалось с удивлением.

— Не вернулся из леса! Но снаружи больше никого нет, раз я теперь дома!

— К чему ты это говоришь? Я отпускала колкости в твой адрес больше в отместку за старые проступки, чем за какую-то нынешнюю обиду. Ты вовсе не последний, ты первый из охотников, кого мы увидели здесь. Ступай сейчас же к мадам и скажи ей об угрозе, если она имеется, чтобы мы быстренько приняли меры для своей безопасности.

— В этом было бы мало хорошего, по правде говоря, — пробормотал житель пограничья в раздумье. — Оставайся здесь и сторожи задние ворота, Фейс. А я пойду обратно в лес, ибо вовремя сказанное слово или сигнал моей раковины могут заставить их поторопиться.

— Какое безумие овладело тобой, Дадли? Ведь ты бы не пошел в лес снова в такой час и один, если бы была причина бояться? Войди в ворота, человече, чтобы я могла задвинуть засов. Госпожа будет удивляться, что мы мешкаем здесь так долго.

— Ба! Я слышу шаги на лугу. Я узнаю их по скрипу снега: остальные не замедлят явиться.

Вопреки явной уверенности молодого человека, он, вместо того чтобы пойти навстречу своим друзьям, вернулся обратно и собственноручно задвинул засов, не забыв в то же время заложить деревянную перекладину, придававшую дополнительную надежность запорам задних ворот. Его опасения, если таковые побудили его принять эту предосторожность, были, однако, напрасны, ибо, прежде чем у него нашлось время сделать или хотя бы поразмыслить о каком-либо дальнейшем шаге, хорошо знакомый голос сына владельца долины потребовал впустить его. Суматоха прибытия, потому что с Контентом вошла группа спутников, нагруженных олениной, положила конец спору. Фейс воспользовалась случаем ускользнуть в темноте, чтобы объявить хозяйке, что охотники вернулись, — обязанность, которую она выполнила, не вдаваясь во все детали своего разговора с Ибеном Дадли.

Нет необходимости описывать, с каким удовлетворением Руфь встретила мужа и сына после только что испытанной тревоги. Хотя строгие нравы провинции не допускали сильного проявления мимолетных чувств, тайная радость царила в добрых глазах и рдела на пышущих жизнью щеках рассудительной матроны, когда она лично исполняла обязанности хозяйки за вечерней трапезой.

Отряд вернулся, не встретив ничего необычного, и охотников, казалось, не беспокоило ни одно из соображений, о которых так серьезно и недвусмысленно рассуждал вернувшийся раньше их. Напротив, каждому было что рассказать безмятежно и даже пройдясь на счет неудачливого сотоварища, а подчас ради того, чтобы все узнали о его личной сноровке охотника. Опоздание приписали, как обычно объясняют подобные опоздания, дальности расстояния и соблазну необычайно успешной охоты. Поскольку аппетит тех, кто провел весь день за возбуждающим занятием, был острым, а еда соблазнительной, первые полчаса прошли быстро, как обычно проходят такие полчаса, в словоохотливых описаниях личных подвигов и того, как едва удалось уйти оленям, которые, не будь фортуна переменчива, фигурировали бы ныне в качестве трофеев поразившей их меткой руки. Только после того, как личное тщеславие было достаточно удовлетворено и особый аппетит жителя пограничья утолен до предела, охотники принялись оглядываться вокруг уже не столь возбужденно и обсуждать события дня с надлежащим спокойствием и рассудительностью, более приличествующими их обычному самообладанию.

— Мы пропустили звук твоей раковины, бродяга Дадли, потому что оказались в глубокой лощине горы, — сказал Контент, воспользовавшись паузой в разговоре, — с того времени ничей глаз или слух не мог уловить следов твоих передвижений, пока мы не встретили тебя у задних ворот, где ты устроился, словно шпион на посту.

Лицо, к которому он обратился, никоим образом не принимало участия в общем веселье. Пока прочие наедались вволю или присоединялись к безобидным шуткам, способным срываться с губ даже людей столь сдержанных, как его сотоварищи, Ибен Дадли едва притронулся к пище. И ни один мускул на его жестком лице не расслабился в улыбке. Серьезность и молчаливость, необычные для человека, так мало привыкшего обнаруживать оба эти качества, не замедлили привлечь внимание. Все посчитали случайностью то, что он вернулся с охоты с пустыми руками, и теперь, когда человек, облеченный властью, нашел момент подходящим, чтобы придать такое направление разговору, воображаемому виновнику не позволили ускользнуть безнаказанно.

— Нашему мяснику маловато работы с добычей нынешнего дня, — заметил один из молодых людей, — в качестве наказания за то, что он отлучился со скотобойни, его надо заставить отправиться на холм и принести двух оленей, что свисают с молодого клена возле питьевого источника. Наше мясо так или иначе должно пройти через его руки, а не то в нем будет недоставать вкуса.

— С тех пор, как почил отбившийся баран, покупатели Ибена в недоумении, — добавил другой, — парень упал духом и похож на человека, готового уступить свое ремесло первому встречному, который того пожелает.