Лизелотта Вельскопф-Генрих - Ночь над прерией

— Оставил здесь? Как же тогда они оказались в седьмом классе? Что ты скажешь, Луи?

— Там у него был следующий урок. А как они туда попали — это духи знают, им известно, кто злой, а кто добрый. Их туда сунула подлость!

— Тикок? Каким же образом?

И тут они испуганно отпрянули друг от друга. В пылу спора они заговорили на языке своего племени. А это было в школе запрещено. Они должны были всегда говорить на английском, чтобы ему учиться. Ученица, которая дежурила по столовой и убирала тарелки, бросила на собеседников многозначительный предостерегающий взгляд.

Луи, Ивонна и Квини оказались снова вместе после окончания школьных занятий, перед отходом школьного автобуса.

— Дежурным в двенадцатом классе тогда был Гарольд Бут с ранчо, — тотчас снова начал Луи, — он и перенес деньги в седьмой класс. Ясно! А Тикок тогда Джо Кингу…

— Да, Джо Кингу, — спокойно сказала Квини. — Моему мужу…

— Это же правда! — воскликнул Луи. — Значит, тебе это должно быть интересно. Итак, Гарольд перенес деньги для Тикока в седьмой класс, а Тикок их в парту Джо…

— Этого не может быть. Тикок не сделает такого никогда.

— Что ты все с этим Тикоком! Гарольд Бут такого бы никогда не сделал, это хороший парень. Но кто-то из них должен был это сделать. Тикок или Гарольд. Если твой муж на самом деле не вор!

— Мой муж никогда не крал.

Школьный автобус подал сигнал. Квини пришлось расстаться с Луи и Ивонной. Когда автобус уже отъезжал, Луи помахал еще рукой, а Квини, которая смотрела в окно, кивнула ему головой.

Поскольку разговор получил такое развитие, Квини рассказала обо всем вечером своему мужу. Он внимательно выслушал ее, подумал, как это было обычно, когда он имел дело с чем-то, на его взгляд, значительным.

— Ты, Квини, прямо настоящий детектив, ведь ты установила новый факт. Тикок никогда раньше не говорил, что деньги были оставлены в учительском столе в двенадцатом классе. Возможно, он опасался этим как-то навести подозрение на своего Гарольда. Он говорил всегда только о седьмом классе, и всегда оставался открытым вопрос, был ли он уже к началу перемены в этом классе, в котором он потом, после перемены, вел урок. Ведь мне приписывалось, что именно в этот промежуток времени я взял деньги из стола учителя. О карманном воровстве вопроса не возникало: всякий мог подтвердить, что я за весь день ни разу не был рядом с Тикоком.

— Он тебя не пожалел.

— Он меня никогда не жалел, потому что я был плохим учеником, но он меня прямо-таки преследовал со всей своей яростью, особенно с тех пор, как он получил от школьного инспектора за меня строгий выговор, который был даже занесен в школьный учебник. Я неправильно прочитал присягу верности флагу и не захотел объяснить звезды и полосы. Я к тому же не стоял навытяжку, как это полагается, перед флагом и не положил руку на сердце. Тикок тогда меня на целый урок, как дурачка, поставил перед классом. Я пытался решать задачки. Его математика интересовала меня больше, чем его история, в которой я ему не верил. Для меня генерал Кастер 35был разбойник и убийца, а Тачунка-Витко 36— герой, а не наоборот. Но я хотел проникнуть в тайны чисел и треугольников. Только для этого у меня не было основы. Слишком часто я прогуливал занятия. Сперва из-за далекого пути и потому что меня дед избивал, если я уходил в школу, потом потому что я потерял желание. Тикок истязал меня до крови, если я не приготовил урок и недостаточно хорошо, для того чтобы меня понимали, излагал его по-английски. Чаще я совсем не отвечал. И за это он меня потом наказывал.

— Ты его тоже ненавидел.

— Я ему даже угрожал, за что был жестоко наказан. Я его однажды обозвал четырехглазым и спросил, не хочет ли он со мной помериться силами. Он, к сожалению, не захотел.

— Как тебя принимал класс?

— Несколько озорников — хорошо. Я был всегда лучшим в спорте, и Френк Морнинг-Стар хотел со мной даже организовать группу. В суде потом нашу сплоченность посчитали попыткой организовать банду. Мы не раз вместе не слишком деликатно одерживали верх в драке, и этим я себе добавил. Большинство учеников со мной вообще не разговаривали, потому что мать у меня — «убийца», а отец — пьяница. Ты знаешь, в нас, индейцах, все сидит глубже и жестче, чем у белых: дружба и вражда, убеждение, что такое справедливость и несправедливость. Гарольд, который уже готовился стать бакалавром и пользовался уважением, поносил меня на переменах. Мы не раз дрались с ним так, что от него клочья летели. Также и из-за тебя.

— Я попрошу, чтобы о деньгах в двенадцатом классе мне подтвердили письменно.

— Письменно тебе никто не подтвердит.

— Я все же надеюсь.

— Ты тоже была раньше в этой школе, Квини. Как ты думаешь, несколько лет назад кто-нибудь из учеников отважился бы высказаться против Теодора Тикока? Никогда! И родители бы тоже не решились. Мы, индейцы, ни в чем не перечим школе своих детей. Тикок был всемогущ.

— Был. Но многое изменилось, и его звезда закатилась. Миссис Холленд спросила меня, в чем же тут дело, что он ни с одним классом не может справиться.

— Тикок уже понял, что ты моя жена?

— Кажется, нет. Он зарылся в школьные учебники, как в высохшую траву.

Квини села за стол и принялась набрасывать свой рисунок.

— Не старайся добывать письменных свидетельств, Квини, не втягивай пока никого в это дело. Я попробую более простой путь.

— Как хочешь, Джо.

Несколько дней спустя однообразную жизнь школьников нарушило несколько необычное событие. Это произошло в среду, когда учебный план был построен так, чтобы все учителя присутствовали и могли собраться на совещание по текущим вопросам, которое обычно происходило в три часа дня. До этого и после родителям, если они хотели, можно было встретиться и поговорить с нужными учителями. Однако эта возможность стала последнее время крайне редко использоваться. Учителя тоже не посещали домов учеников: родители и учителя не знали друг друга.

В эту среду около трех часов вдруг подъехал спортивный кабриолет. Первыми, кто это заметил, были несколько юношей, бывшие ученики школы, теперь — безработные. Они стояли группой в ковбойских шляпах, руки в карманах, в вялых и одновременно вызывающих позах людей без занятий и без цели. У них тоже по средам, как и конференция у учителей, было здесь место встречи. Они с радостью демонстрировали учителям, для чего те их учили, а ученикам — для чего их учат: для ничего, для ничегонеделанья. Заведующий хозяйством школы остановился в дверях понаблюдать за юношами. Все они были в голубых джинсах с заклепками и ярких рубашках. Бедра у них были узкие, тела — гибкие. Неизвестно, что у них было на уме. Временами они затевали стычки.

В один миг все их внимание сосредоточилось на вышедшем из машины Джо Кинге. Из-под полуопущенных век они следили за каждым его движением. Он чувствовал это и пошел своей небрежной походкой. Как только он исчез в школьном здании, группа как бы случайно обступила автомобиль, о котором говорили, что он дает сто двадцать миль. Мало кто из индейцев резерваций имел хороший автомобиль.