Ростислав Кинжалов - Боги ждут жертв

Через час в хижину вошел надсмотрщик – здоровенный детина, почти равный по росту и силе Ах-Мису. Отложив в сторону плеть, в конец которой для тяжести был вплетен камешек, он внимательно исследовал веревки, опутывавшие узников. Удостоверившись в их прочности и надежности узлов, надсмотрщик выпрямился и громким голосом приказал пленникам замолчать.

После нескольких безуспешных попыток водворить тишину, он начал, не разбирая, хлестать плетью направо и налево. Сильный удар глубоко рассек левую щеку Шбаламке, другой – разорвал заживавшую рану на плече Укана. Увидев это, Ах-Мис разъярился и, извиваясь как змея, пополз к обидчику, а Ах-Кукум, около лица которого стоял надсмотрщик, вцепился зубами в его сандалию. С проклятием тот отскочил к входу и, ударив по голове Ах-Миса, зарычал:

– Пока не станете смирными, не получите ни пищи, ни воды!

Надсмотрщик ушел, а через несколько минут около входа мерно зашагал воин, поставленный на стражу. Медленно тянулось время; косые лучи заходящего солнца заглянули с площади в двери, поползли по скорченным фигурам, валявшимся на земле. Все молчали: говорить было не о чем.

Да, хорошо их встретил Тикаль, в который они упорно стремились так много дней, преодолевая все трудности и опасности! Зачем они безоговорочно поверили хитрому жирному койоту Экоамаку? Пусть их все равно пригнали бы сюда, но пригнали как рабов, силой, они шли бы без надежд и радости, а не рисковали жизнью ради новых богатств их угнетателей!

Стемнело; хотелось есть, ныли связанные руки и ноги. Воин перед входом перестал ходить, присел, устроился поудобнее, прислушался – из хижины не доносилось ни звука – и замурлыкал какую-то песенку. Через пятнадцать минут он уже крепко спал, не выпуская из рук копья.

– Братья, – шепотом позвал Хун-Ахау, – братья!

Так же тихо отозвались Шбаламке, Укан и Ах-Кукум; Ах-Мис молча коснулся плечом его левой ноги в знак, что он тоже слышит.

– Не надо терять головы, – продолжал Хун-Ахау. – Да, нас обманул, подло обманул Экоамак! Но если мы действительно хотим свободы, мы ее должны добиться! А путь к свободе только один – тот, о котором я говорил перед рынком, – ты помнишь, Ах-Кукум?

– Что же это за путь? – спросил Укан.

– Ты с Ах-Мисом узнаешь это позже. А сейчас мы все должны помнить одно: бессмысленно погибнуть – это не выход, это для труса, не умеющего бороться. Мы должны быть очень сильными телом и гневными душой, только тогда мы станем свободными и освободим других!

– Его головой овладели злые демоны, – сказал один житель Города зеленого потока другому. – Сперва он начал разумно, но потом стал обещать свободу другим. Ты же сам раб, Хун-Ахау!

– Только раб и может дать свободу другим, лишь он знает цену свободы, – сказал Хун-Ахау.

– Но Экоамак был рабом, а стал богачом. Неужели ты думаешь, что его освободил такой же раб, как ты?

– А ты продолжаешь верить сказкам Экоамака? – взорвался Укан. – Слушай их больше, только вряд ли он станет теперь тебе их рассказывать.

– Так что же нам делать? – спросил Ах-Мис. – Ты умный, Хун-Ахау, скажи: что нам делать? Я хочу быть свободным, и я хочу есть.

– Мы должны выйти на работу, а там видно будет, – ответил Хун-Ахау.

– Наконец-то он заговорил разумно, – воскликнул житель Города зеленого потока.

Стороживший воин проснулся, поднялся и прикрикнул на них, приказав замолчать. Через несколько минут к нему подошел другой, назначенный на смену. После пары слов сдавший дежурство ушел, а сменивший его вытащил засохшую лепешку и принялся ее грызть. Хруст пищи на крепких молодых зубах воина возбудил у узников еще больший аппетит.

– Бог первого часа ночи уже уселся на свой трон, и до завтра нам придется поголодать, – прошептал Укан. Ему никто не ответил. Было ясно, что надсмотрщик решил выполнить свою угрозу.

Ночь протекала медленно; заснул только Ах-Мис, время от времени жевавший во сне: очевидно, ему грезилась пища. Остальные не спали, вновь и вновь переживая крушение надежд. Постепенно чувство голода сменила жажда: языки распухли, стали шершавыми и сухими; рот казался тесным. Стороживший воин несколько раз заходил в хижину и проверял на ощупь прочность узлов.

Под утро неожиданно потеплело и пошел сильный ливень. Плотные потоки воды прорывались через дырявую крышу и обливали связанные тела. Пленные повернулись на спину и ловили влагу раскрытыми ртами. Вода то заливала горло и нос, то, словно дразня, удалялась, напрасно поливая грудь, но каким блаженством было ощущать ее, чувствовать, как томившая тело жажда сменяется свежестью и прохладой.

Рано утром в хижине появился тот же надсмотрщик. Вошел он, крепко сжимая в правой руке плеть, готовый к отпору. Но после первого же внимательного взгляда настроение его изменилось, и он воскликнул с насмешкой:

– Уже успокоились? Вот так-то лучше, чем затевать ссоры со мной! Всегда так и кончалось!

Хун-Ахау злобно посмотрел на него.

– Ах вот ты какой, – продолжал надсмотрщик, – так ты упрямец! Ну, полежи, отдохни еще, подумай.

Надсмотрщик развязал всех, кроме Хун-Ахау, но на работу взял только жителей Города зеленого потока. Когда он вышел, Укан шепотом спросил Хун-Ахау:

– Ты же сам говорил, что надо выходить на работу. Почему же ты не сказал ему это?

– А что, разве мы должны просить его об этом? – возразил Хун-Ахау. – Мы – рабы, пусть он сам и распоряжается. Не беспокойся, работать мы будем. Очень хорошо, что от нас увели этих трусов, они предали бы нас, не задумываясь.

– Что же мы будем делать? – продолжал расспрашивать Укан.

– Когда выйдем на работу, познакомимся с другими рабами, найдем среди них смелых и жаждущих, как и мы, свободы, договоримся с ними, перебьем стражу и убежим, – сказал Хун-Ахау. – Это можно сделать только тогда, когда нас будет много и мы будем знать план нападения. Начальником у нас будет Шбаламке, он – воин и знает, как это делается.

– Развязать тебя, Хун-Ахау? – спросил Ах-Мис.

– Не надо! Пусть надсмотрщик не знает, что мы друзья, иначе он нас разъединит. Не показывайте ни ему, ни страже, что мы заботимся друг о друге.

Второй день заключения тянулся еще медленнее, чем первый. Менялась стража у хижины. Голод терзал внутренности. Укан не вытерпел, начал есть землю. Остальные посмотрели на него с испугом.

– Что ты делаешь? Тобой овладел какой-то злой демон, берегись, Укан! – закричал Шбаламке.

Напрасно Укан уверял друзей, что в его краях многие так поступают во время голода, что это помогает, – никто из пленных не последовал его примеру.

Только на третий день, когда заключенные были, по мнению надсмотрщика, достаточно усмирены, а в действительности почти бессильны от голода, их выгнали на работу. Перед выходом им дали по кукурузной лепешке.