Фрэнк Йерби - Гибель «Русалки»

– Капитан получает за негров гораздо больше, – сказал дон Рафаэль. ,

– Знаю. Вспомни, сколько я получил за последнее плавание? Восемь долларов за человека, если удастся довезти негров живыми, если судно не перехватят крейсеры, если весь доход от плавания не сожрут взятки, если не случится при этом миллион и еще одно несчастье. А с прошлого года, Рафе, судно может быть арестовано по пути в Африку, когда оно еще пустое, на том основании, что оно оборудовано для невольничьего промысла. Скажи-ка мне, Рафе, сколько богатых капитанов невольничьих кораблей ты знаешь, не считая капитана Трэя?

– Двух или трех.

– Двух или трех из многих сотен, занимающихся работорговлей. А остальные? Они болтаются в порту, старые и больные, выпрашивают выпивку, продают игрушечные кораблики в бутылках и медленно умирают от голода. Над этим ремеслом тяготеет рок.

– Значит, ты хочешь покончить с ним. Помнишь, что я тебе говорил?

– Ты был прав. Но пока не собираюсь. Наоборот, я хочу еще глубже окунуться в этот омут, туда, где можно заработать большие деньги. Короче говоря, я хочу стать комиссионером, Рафе, – в Африке.

– Хм-м… – задумчиво проговорил дон Рафаэль, – неплохая мысль… Если бы ты сотрудничал с нами, а мы бы тебя поддерживали, это значило бы, что все дело от начала до конца – под нашим контролем, а такие воры, как Педро Бланко, да Соуза и да Коимбра больше не смогут обирать нас, как сейчас. Однако невольничья фактория – хитрая штука: чтобы там заработать, нужен большой опыт. Скажи-ка, на каких африканских языках ты можешь говорить?

– На сусу и мандинго. Конечно, они очень похожи. Смешанный язык с преобладанием французских слов. Изучал и арабский, но без практики в нем многого не добьешься. Признаю, что у меня не хватает опыта, но я знаю, как это исправить. После моего первого рейса этот заносчивый сукин сын мулат да Коимбра предлагал мне место своего секретаря. Думаю принять его предложение, провести год-два с ним, изучить дело изнутри и следить, чтобы он нас не надувал. Затем заведу собственную факторию, поддерживая, естественно, непосредственные связи с тобой и компанией. Что ты на это скажешь, Рафе?

– Мне это нравится, – задумчиво сказал дон Рафаэль. – Голова у тебя работает. Пойдешь суперкарго на «Аэростатико», который отплывает на следующей неделе. А в Африке уж устраивайся сам. Если да Коимбра узнает, что ты представляешь нас, это едва ли поможет делу…

– Ты услышишь обо мне очень смешные сплетни, Рафе. Матросы «Аэростатико» разнесут по всем портовым кабакам слухи, что меня не назначили капитаном «Марты Джин» из-за моего возраста и что компания отказалась выплатить мне за доставку негров деньги, предназначенные для капитана Пибоди. Я был взбешен из-за такого скверного отношения ко мне, и поэтому, когда я доберусь до Понголенда, никто особенно не удивится, что я, едва сойдя с корабля, отправился просить работу у монго Жоа…

– Превосходно! – рассмеялся дон Рафаэль. – У тебя есть задатки заговорщика, мой мальчик! Я посвящу в твои планы и других членов синдиката, так что они не будут ничего отрицать или чему-нибудь противоречить. Между прочим, тебе бы надо повидать капитана Трэя. Он как-то при мне прозрачно намекнул, что простил тебя. Мне кажется, Гай, ты с ним не очень хорошо поступил…

– Знаю, – спокойно ответил Гай. – Так уж получилось, Рафе. Тут и другое было замешано…

– Донья Пилар? Понимаю. Она чрезвычайно красивая женщина. А мальчики, когда им столько лет, сколько было тебе тогда, они… Ну как бы тебе сказать… впечатлительны, что ли…

– Мальчики любого возраста, – сухо сказал Гай, – лет этак до девяноста. Вся беда в том, что я и подумать не мог, что она, по крайней мере на тринадцать лет, старше меня. Она выглядела как девочка. Но она была настоящей женщиной, Рафе. Сердечной и преданной, а обо мне как заботилась! Вот это-то меня больше всего и ранило. Не мог вынести, юный дурак, что она считает меня ребенком…

– Так ты и был во многом ребенком, – мягко заметил дон Рафаэль. – Теперь ты стал взрослым. Думаю, сможешь нанести им визит…

– Нет. Я еще не настолько повзрослел. Это не доставит мне удовольствия. Таких женщин, как Пили, не так-то легко забыть. Их можно только заменить какой-то другой, совсем непохожей женщиной. Не лучшей, чем она, – лучше просто не бывает…

– Боль еще не прошла, сынок?

– Бывает плохо, когда все это вспоминаю, но нечасто. Время и расстояние странным образом излечивают от любых чувств, даже таких. Но посетить их – значит вновь вызвать чувство, которое я уже почти обуздал. Так что передай им мои извинения за то, что уехал, не повидав их, и скажи, что обязательно когда-нибудь помиримся…

– Хорошо, – сказал дон Рафаэль, – я все передам. Приказать, чтобы приготовили комнату для сиесты?

– Нет, спасибо, – весело ответил Гай. – Мне еще надо разнести кое-какие слухи. Пока, Рафе…

Все долгие тридцать девять дней плавания (судно «Аэростатико» вполне оправдывало свое название) Гай заботился о том, чтобы лицо его хранило неизменную печать угрюмости, – это должно было убедить офицеров и матросов, что он находится в соответствующем расположении духа. Некоторые знали его по совместному плаванию на «Марте Джин», когда ему довелось короткое время быть капитаном. Матросы невольничьих судов, как и прочие моряки, постоянно меняли корабли из-за настоящих или выдуманных обид, а скорее всего из-за своей врожденной непоседливости. Да и сам Гай (главным образом для того, чтобы обогатить свой опыт) сменил четыре корабля за шесть лет, проведенных в море. Но именно присутствие на судне людей из его бывшей команды дало ему возможность убедиться в том, как удачен его план. Во время рейса то один, то другой украдкой подходили к нему, чтобы посетовать:

– Какая досада! Вы были лучшим капитаном, с которым нам когда-либо доводилось плавать. Вы понимали, что существует матрос, а ведь никому из этих придир и дуболомов, с которыми обычно приходится плавать, нет до этого дела. Если когда-нибудь будете набирать команду, дайте мне знать, и я – ваш, капитан, провалиться мне на этом месте!

– Тебе, видно, долго придется ждать, – говорил в ответ им Гай. – В этом ремесле такие порядки, что раньше умрешь от старости, чем тебя сделают капитаном…

К тому времени, когда они бросили якорь в илистом устье Рио Понго, Гай был совершенно уверен в успехе задуманного. Тем не менее, прежде чем самому ступить на землю Понголенда, он подождал, пока капитан не отпустит на берег большую часть команды. Более того, он попросил Мартина, своего бывшего боцмана, на чью разговорчивость мог положиться, передать привет монго Жоа. Не было ни малейшего сомнения в том, что да Коимбра выжмет из Мартина все новости за каких-нибудь пять минут. Думая об этом, Гай улыбнулся сквозь дым своей гаванской сигары. Он пристрастился к приятному пороку курения еще в начале своей карьеры работорговца, во многом из-за того, что это помогало хоть немного заглушить зловоние из трюма, битком набитого рабами.