Фрэнк Йерби - Гибель «Русалки»

– Вы говорите, – прошептала она, – что мой муж несет ответственность за ваше состояние?

–Вы совершенно правы, моя дорогая, – сказала Лиз, – и я добьюсь, что он будет платить, платить и платить, до тех пор пока у него ничего не останется: ни дома, ни плантации, ни даже такой бело-розовой душки-жены, как вы! Ему придется признать моего ребенка, взять его в этот дом, воспитать, чтобы он мог занять подобающее ему место в жизни, или…

Здесь она смолкла, увидев наверху, в конце лестничного пролета, Кила, сидевшего в своей коляске. Очень медленно, будто во сне, Джо Энн начала подниматься вверх по ступенькам. Она остановилась на лестничной площадке, глядя ему в глаза. Увидев в них ответ на свой безмолвный вопрос, она содрогнулась от отвращения.

– Так, значит, – прошептала она, – это правда, Кил? Ты… ты даже этого мне не оставил. Уж в этом-то я не сомневалась – в твоей верности. Это помогало мне переносить все остальное: твою ложь, пьянство, азартные игры…

– Джо… – Непритворная боль прозвучала в голосе Килрейна.

– Не беспокойся. Я тебя не брошу. Но только потому, что не имею на это права. Не будь ты калекой, я бы…

– Джо, Бога ради! – воскликнул Килрейн.

– Нет, Кил. Я останусь и буду о тебе заботиться не из любви к Богу. И не из любви к кому-нибудь еще. Я даже смогу сохранить доброе к тебе отношение, хотя бы внешне. Но ты не должен заблуждаться, Кил Мэллори, – как бы я ни была добра в будущем, никогда не забывай, что я ненавижу тебя от всего сердца за все то, чего ты лишил меня, за то, что ты украл у меня лучшие годы жизни!

– Вот видишь, ублюдок поганый! – заорала Лиз, стоявшая внизу. – Ты уже начал получать то, что тебе причитается. Бог не любит таких пакостников и…

Джо резко обернулась на звук ее голоса и в то же мгновение, услышав отчаянный скрип колес по ковру, взглянула назад, но было поздно: кончики ее пальцев лишь коснулись кресла, не удержав его. Подпрыгивая, каталка с грохотом пронеслась по бесконечной череде ступенек, опрокинулась, потеряла колесо, а Кил все падал и падал вниз, ударяясь о ступени, переворачиваясь, и наконец остался лежать у самых ног Лиз Мелтон.

Все было кончено. Когда Джо Энн подбежала к нему, пронзительно крича: «Кил! Кил!», все еще хватая руками воздух, из его рта уже била фонтаном кровь. Невыразительным, почти беззвучным голосом она позвала негров. Бегства Лиз Мелтон она даже не заметила.

Его отнесли наверх, в спальню, и один из негров поскакал за доктором. Она провела два часа у постели Кила, вытирая влажным полотенцем его уже застывшее лицо, пока наконец не приехал доктор Хартли.

Врачебный осмотр занял не более минуты. Доктор, полный печали, выпрямился.

– Мне очень жаль, миссис Мэллори, – произнес он, – но ваш муж умер.

Джо молча встала и спустилась вниз по лестнице. Она приказала заседлать своего жеребца и отправилась в Мэллори-хилл. У нее не было ни малейшего представления, что она скажет при встрече Гаю Фолксу, но ей и не пришлось ничего говорить: Гай в это время вместе с пигмеями был на борту парохода, идущего вверх по реке в Цинциннати, откуда он мог добраться до Нью-Йорка поездом. Утром предыдущего дня он получил письмо и сразу же поскакал к Фитцхью, чтобы попросить его приглядеть за Мэллори-хиллом несколько дней, пока Уиллард Джеймс, все еще проводящий медовый месяц в Нью-Орлеане, не будет извещен телеграммой. Гай знал, что Уилл сможет приглядеть за имением в его отсутствие.

Письмо он держал в руке, перечитывая его в сотый раз:

«Джульетта потеряла двадцать фунтов веса. Она не нашла в себе сил смириться с тем, что вы ей написали. Она не ест, не спит, ко всему потеряла интерес. В конце этого месяца мы собираемся отплыть в Европу. Ради Бога, мистер Фолкс, приезжайте к ней, спасите для человечества этот дивный голос! Я не моралист. Меня не интересует, какие у вас были отношения, какими они будут впредь. Единственное, что я знаю, – в первый ее вечер в Нью-Орлеане она пела так, как никогда ни до ни после. Вся моя жизнь связана с оперой, но в тот вечер я рыдал, не стыдясь своих слез, – это было настоящее чудо, и без вас оно бы не случилось. Не говоря уже о том, что, если она умрет (а она непременно умрет), вы станете убийцей, вы не имеете права лишать миллионы людей радости слышать ее голос, а певица с таким голосом рождается чрезвычайно редко! Знайте, что на следующий день после вашего отъезда она упала в обморок на сцене во время спектакля. Я видел вашу записку. Ваши чувства благородны, но умными их не назовешь. Умоляю, заклинаю вас, приезжайте.

Эдвард Малхауз».

Через две недели нью-йоркские любители оперы четырнадцать раз вызывали Джульетту на бис, так потрясающе исполнила она партию Лючии, но, когда занавес поднялся в пятнадцатый раз, сцена была пуста.

Джульетта уже убежала за кулисы и истерически рыдала в объятиях Гая Фолкса.

Гай сидел у окна своего номера в лондонском отеле «Королевское оружие», вглядываясь в серую пелену дождя. «Я все ей скажу сегодня вечером», – думал он мрачно. Но знал, что не скажет. Да в этом и не было необходимости. Джульетте, женщине умной, с самого начала было ясно, что когда-нибудь наступит конец. И все время, начиная с их отплытия из Нью-Йорка в ноябре 1853 года вплоть до этого холодного дня февраля 1856 года, они готовили себя к этому неизбежному концу.

«Она не права в одном, – размышлял Гай. – Я не стану ее ненавидеть. Я люблю ее по-прежнему, даже больше, чем раньше. Но я не могу вынести эту праздность. Это просто выше моих сил. Она занята делом, имеет успех, счастлива, а я… я потерял почти три года – и ради чего?»

Но это было неправдой: три прошедших года не были для него потеряны. Нескончаемые путешествия – Флоренция, Рим, Милан, Венеция, Ницца, Бордо, Лион, Париж, Вена, Мюнхен, Берлин – отшлифовали его, стерли последние следы былой неотесанности и сделали, хотя сам он об этом никогда не думал, светским человеком. Ведь праздность имеет и свою положительную сторону, особенно в сочетании со своего рода духовным голодом, а Гаю Фолксу он был присущ с самого рождения. Он посещал музеи и картинные галереи во всех крупных городах и стал чуть ли не экспертом в области живописи эпохи Возрождения, очень много читал и (здесь пригодились уроки, полученные когда-то у Хоуп Брэнвелл) удачно выбирал книги. К тому же он знал теперь о музыке, будучи просвещенным слушателем, куда больше, чем Джульетта. Для нее мир музыки начинался и заканчивался оперой. А Гай, познав ее волшебство благодаря Джульетте, пошел дальше, открыв для себя симфонию, камерную музыку, пьесы для скрипки и фортепьяно. Он пытался брать с собой на концерты Джульетту, но обычно она была слишком занята и утомлена бесконечными репетициями, а чаще всего ей было просто неинтересно. «Человеческий голос, – безапелляционно заявляла она, – совершенный инструмент. Все остальное мне быстро надоедает».