Глеб Голубев - Избранное. Компиляция. 1-11

Вероятно, Моргалов сразу догадался об этом по выражению моего лица, потому что первым делом, еще в прихожей, спросил:

— Что, не густо?

Я молча кивнул.

— Я же вас предупреждал, что ничего особенного от этих бумаг ждать не следует.

— Да, — вяло согласился я. — Их писал явно больной человек. Так и чувствуешь с каждой страницей, как постепенно им все прочнее завладевает болезнь. Ужасно!

— Да, он умер в больнице. И знаете от чего?

— От чего? Он окончательно помешался?

— Нет, хотя был близок к этому.

— От чего же он умер?

Он внимательно посмотрел на меня, помедлил и тихо проговорил:

— В настоящей причине его смерти я разобрался уже много лет спустя, когда стал заниматься физикой. Мой отец умер от лучевой болезни.

Несколько минут я смотрел на Моргалова. Потом растерянно пробормотал:

— Но разве в те годы была лучевая болезнь?

Он усмехнулся..

— Ведь Хиросимы тогда еще не было, хотите вы сказать? Однако радиоактивные минералы существуют на Земле миллионы лет и все это время непрерывно излучают свою смертоносную эманацию. Но мы узнали об этом лишь совсем недавно, в конце прошлого века, после знаменитых опытов Анри Беккереля и супругов Кюри. И разве Мария Кюри не погибла в конце концов от облучения, полученного во время этих опытов, задолго до Хиросимы и первого атомного взрыва?

Тут перед моим мысленным взором вдруг отчетливо встала одна незабываемая сценка, так поразившая меня в свое время на Всемирной выставке в Брюсселе.

Среди других экспонатов там во французском павильоне лежали в одной из витрин несколько листочков пожелтевшей бумаги, исписанных мелким, торопливым почерком — формулы, непонятные для меня физические термины, какие-то математические расчеты.

Это были странички из лабораторного дневника Марии Склодовской-Кюри. Молодой вылощенный экскурсовод заученным движением подносил к ним счетчик Гейгера… И тотчас же в притихшем зале раздавалось громкое сухое пощелкивание.

Счетчик ловил радиоактивные частицы, вылетавшие из бумаги. Прошло тридцать с лишним лет, как погибла замечательная исследовательница сокровенных тайн микромира, а невидимая смерть, погубившая ее, все еще пряталась в этих мирных страничках, все еще подавала свой грозный, ворчливый голос!..

— Но где же мог Красовский подхватить лучевую болезнь? — воскликнул я. — Ведь он же не занимался физикой!

— По-видимому, в пирамиде.

— Ничего не понимаю. Что вы хотите сказать?

Моргалов взял меня за руку и потянул за собой.

— Пройдемте все-таки в комнату и сядем. Разговор, видимо, будет долгий.

Только тут я заметил, что мы все еще стоим в прихожей.

Когда мы прошли в комнату и сели возле круглого стола, Моргалов закурил, пододвинул мне сигареты и пепельницу и сказал:

— Видимо, песчаник, из которого сложена пирамида, содержит в себе какие-то радиоактивные минералы. Скорее всего, уран. Особенно опасно внутреннее облучение, когда радиоактивные элементы попадают в организм с пищей или при дыхании. А Красовский ведь прожил в пирамиде больше года…

— Неужели вы хотите сказать, будто Хирен сознательно построил свою фальшивую гробницу из такого смертоносного материала?

Моргалов пожал плечами и кашлянул, отмахиваясь от табачного дыма.

— Не знаю, это придется выяснять вам. Возможно, радиоактивный песчаник подвернулся строителям случайно. А может быть, такая хитрая ловушка и была задумана сознательно. Ведь, судя по всему, этот ваш Хирен был большим искусником на всякие выдумки.

— Но не мог же он открыть радиоактивность за тридцать веков до супругов Кюри? Вы же физик, серьезный человек, а начинаете, по-моему, тоже ударяться в какую-то мистику, преувеличивая познания древних.

— При чем тут мистика? — засмеялся он. — Вот если бы я стал вам доказывать, будто Хирен за тридцать веков до Эйнштейна вывел формулу E=mc*2, или что-нибудь в том же духе, — вот тогда бы вы могли вызывать санитаров и отправить меня в сумасшедший дом. Но ведь мы же знаем, что природная радиоактивность существует испокон веков, и почему не допустить, что такой изобретательный ум, как Хирен, проживший, кстати, большую часть своей жизни именно в тех краях, где был добыт этот песчаник, подметил его губительные свойства и решил их использовать, вовсе не пытаясь как-то теоретически объяснить явление, остававшееся загадочным до Беккереля и супругов Кюри? Верно?

Да, с такой логикой трудно было не согласиться. И все-таки мое лицо, видимо, выражало столь явное сомнение, что Моргалов добавил:

— Из тяжких болезней сейчас привлекает всеобщее внимание рак. И, скажем, полиомиелит наши медики научились лечить только недавно. Или вы всерьез будете на основании этого утверждать то, что в шутку сказал известный юморист Ликок, — будто «появлением всех этих болезней мы обязаны медицине»? Они мучают человечество очень давно, хотя, может, и под другими названиями. Но следы явно раковых опухолей находят и при исследовании мумий, а на одной из древних египетских фресок, помнится, медики обнаружили изображение мальчика, изуродованного полиомиелитом.

Он наступал уже, вторгаясь в мою вотчину, и все никак не унимался:

— А нильская рыбка мормирус. Слышали вы о такой?

— Нет, признаться, не слышал.

— Ну как же! Хотя наверняка видели ее изображение на древних фресках! С таким забавным длинным носом трубочкой. Видели?

— Наверное, видел, но не обращал особого внимания. А что в ней такого особенного? Я, собственно, не рыболов…

— Я тоже рыбной ловлей не слишком увлекаюсь, — засмеялся Моргалов, — но теперь интересуюсь этой рыбкой как физик.

— А какое она может иметь отношение к физике? — Этот любопытный человек начинал мне все больше нравиться.

— Вот если бы вы были более наблюдательны, то наверняка обратили внимание на то, что древние египтяне изображали эту рыбешку непременно висящей уже на крючке. Других рыб египетские художники рисовали по-всякому: и просто плывущими в воде, и запутавшимися в сети среди зарослей папируса, и уже лежащими в корзинах или на праздничном блюде. А вот мормируса они изображали всегда в одном положении: пойманного непременно удочкой, на крючке. Почему?

Вопрос застал меня врасплох, и я мог только неуверенно пожать плечами и задумчиво промямлить:

— Ну, как вам сказать… Египетское искусство вообще очень традиционно.

— Вы хотите сказать: канон такой был и художники не решались его нарушить?

— Возможно.

— Так и все думали тридцать веков подряд и проходили мимо удивительного открытия, а оно буквально плавало у нас перед носом. Все дело в том, оказывается, что природа наделила мормируса поразительным… электролокатором, что ли? — не знаю даже, как и назвать его, потому что ничего подобного техника пока не знает. У самого основания хвоста этой рыбешки есть особый электрический орган, вроде батареи с напряжением порядка четырех-шести вольт. Излучаемые ею электромагнитные колебания попадают в воду и улавливаются специальным приемником, он находится у мормируса в зоне спинного плавника. Чувствительность этой природной системы так велика, что позволяет рыбке в мутной нильской воде по изменению электрического поля обнаруживать добычу и любое препятствие, даже если оно не толще капроновой нити, из какой плетут сети. У нас в лаборатории живут сейчас три мормируса, мы наблюдаем за ними. Так, поверите, — стоит лишь подойти к аквариуму поближе и начать причесываться, как рыбешки уже весьма бурно реагируют даже на разряды от трения гребенки о волосы.