Глеб Голубев - Избранное. Компиляция. 1-11

Шел я быстро, но темнота наступала еще быстрее. Вот она уже сразу, словно шапкой, накрыла и горы и меня, а до лагеря оставалось еще никак не меньше четырех-пяти километров.

Тьма была такой густой и плотной, что двигаться можно было только ощупью. То и дело я спотыкался о камни, налетал на выступы скал — ущелье с наступлением темноты словно сразу стало теснее, — но упрямо пытался идти вперед. Это было совершенно непростительной ошибкой.

И только боязнь за сохранность прибора, который то и дело со зловещим скрежетом задевал о скалы, заставила меня, наконец, образумиться я поступить так, как следовало сделать сразу: остановиться, выбрать на ощупь среди камней местечко сравнительно поудобнее и «помягче» и терпеливо ожидать рассвета.

Есть я не хотел, только напился воды из фляжки и тяжело повалился прямо на голые камни, хранившие еще дневное тепло. Над вершинами скал повисло созвездие, похожее на огненный иероглиф. Оно было незнакомым, словно я вдруг попал кудато на иную планету. Чуть пониже сиял яркий Канопус; и тогда я сообразил, что загадочное созвездие — легендарные Волосы Вероники, невидимые в наших родных краях.

Мне показалось, будто я слышу крик, потом словно далекий выстрел. Но я не мог ответить ничем на эти сигналы. Постепенно дневная усталость взяла свое, и я крепко уснул на своем неудобном каменном ложе, подсунув под голову ящик радиометра.

У него оказались такие острые углы, что, проснувшись, я не мог разогнуть затекшую шею, а на щеке, по-моему, даже образовались шрамы.

Чтобы размяться, я сделал гимнастику, потом закусил шоколадом. По опыту раскопок в Средней Азии всегда беру его с собой в поле. Для неприкосновенного аварийного запаса это самое лучшее — и сыт и желудок не перегружен. Потом выпил несколько глотков воды.

Все это я делал не спеша, поджидая, когда появится мой проводник с верблюдами. Надо было его дождаться и успокоить, что со мной ничего не случилось. Но он все не появлялся. Тогда я решил не терять времени зря и пойти ему навстречу. Взвалив радиометр на плечо, я быстро зашагал по ущелью.

Это было моей второй ошибкой.

Прошел километра три, а проводника все нет. Ущелье между тем? стало совсем узким, горы стиснули его так, что местами приходилось боком пробираться между скал. А дальше ущелье раздваивалось…

Только тут я сообразил, что, кажется, заблудился, и достал карту. На ней вообще не было никакого разветвляющегося ущелья. Компас, как это часто бывает в горах, где его то и дело сбивают мелкие магнитные аномалии, показывал совсем иное, чем солнце нещадно сверкавшее в небе.

Надо было возвращаться к тому месту, где я вчера в темноте, видимо, ненароком свернул в это узкое боковое ущелье. Обидно, что столько времени потрачено зря, но сам виноват: во-первых, не следовало идти в темноте, вот и заблудился. А во-вторых, утром, отправляясь в путь, надо бы сначала убедиться, что он выбран правильно.

Чертыхаясь, я побрел обратно. И чем дальше шел, тем яснее становилось, что я снова забрел в какой-то боковой развилок и вовсе не приближаюсь к тому месту, где ночевал.

Положение становилось уже серьезным. Карта, видимо, старая, неточная. Да и как она могла помочь, если я даже примерно не представлял, где именно нахожусь. Компас также бесполезен. Сигналов подать нечем: оружия у меня нет, а костер не зажжешь из голых камней. К тому же у меня осталась лишь одна плитка шоколада и воды во фляжке совсем на донышке…

Найти меня здесь, пожалуй, будет потруднее, чем в песках пустыни, так что полагаться можно только на самого себя. Надо прежде всего хотя бы примерно сориентироваться.

И я полез на гору. Ужасно мешала палка, радиометр клонил меня набок и предательски стаскивал вниз. Но я не решался ни на миг с ним расстаться: найти его потом среди серых камней будет куда труднее, чем пресловутую иголку в стоге сена.

Камни с грохотом сыпались из-под ног. Пот застилал и щипал глаза. Местами я полз прямо на животе, упрямо цепляясь окровавленными пальцами за острые скалы и обдирая себе колени. Но всетаки часа за полтора вскарабкался на эту проклятую гору. И тут же понял, что это ничего мне не даст. Дальше поднимались еще более высокие и обрывистые хребты. А то, что я видел внизу, казалось настоящим хаосом, даже отдаленно не похожим на то, что было изображено на карте.

Оставалось одно — идти, придерживаясь северозапада. Где-то там мы вошли в горы, там, вероятно, и ищет меня проводник. Передохнув немного, если можно назвать отдыхом сидение на раскаленных камнях да еще на самом солнцепеке, я начал спускаться в ущелье.

Не буду долго рассказывать о своих скитаниях, едва не закончившихся весьма плачевно. Многое я и сам теперь не могу вспомнить, потому что временами у меня, кажется, немножко мутилось в голове.

Я шел, шел, спотыкаясь о камни и падая под тяжестью радиометра. Помню, что часто поднимал голову и смотрел на солнце, словно опасаясь, как бы вдруг не исчез и этот последний путеводный маяк. Но он не исчезал, а медленно убивал меня своими неистовыми лучами…

День стал бесконечным. Я ждал прохлады, темноты, вечера, но он все не приходил. И я брел дальше по горячим камням, падал, снова поднимался и, шатаясь, шел дальше.

Потом свалившись — в какой уже раз! — с ног, я вдруг подумал: «У меня же есть радиостанция! Как хорошо, что мы захватили ее с собой! Сейчас вызову самолет, и меня спасут!..»

Я напялил на голову наушники и включил радиометр, принимая его в бреду за радиостанцию.

Щелчки, мерные, монотонные щелчки — и ни одного человеческого голоса.

Надо подняться выше, чтобы горы не заслоняли от меня мир и не мешали услышать людей!

И я опять начал карабкаться на скалы, волоча за собой тяжелый прибор и с надеждой вслушиваясь в однообразное щелканье, раздававшееся в наушниках, стиснувших мне голову. Я полз и все еще ничего не мог услышать, кроме этого опостылевшего щелканья. Наушники раскалывали мне. пополам череп, и я сорвал их и отбросил в сторону. Словно обрадовавшись этому, они защелкали еще громче и настойчивее…

Но мне уже было все равно. В глазах у меня завертелись огненные диски.

Потом я вдруг увидел человека, стоявшего на вершине горы и глядевшего куда-то вдаль. Он показался мне громадным, от него тянулась спасительная тень. Вот она коснулась меня, — и все провалилось в темноту и безмолвие…

Очнулся я от холода. На лбу у меня лежала влажная тряпка, и вода, струясь по лицу, стекала мне в рот! Я вытянул губы, чтобы глотать ее, глотать, глотать без конца. И солнце не висело больше разящим мечом над головой. Вместо него мирно и трепетно светили звезды.

В трех шагах от меня чернела какая-то загадочная фигура с уродливо-длинной, словно бы змеиной шеей. Я приподнялся и только теперь понял, что это верблюд. От него отделилась вторая тень, подошла ко мне и склонилась, заслонив звезды.