Борис Яглинг - Поход «Северянки»

- Правильное предложение, механик, - просто сказал Логинов. - Внизу останетесь вы. И взрывать лодку поручим вам. Но запомните: сделать это можно только, если не останется выбора. Наша задача - прорваться, каких бы потерь это нам ни стоило! Мы отвечаем за судьбу разведчиков Мызникова… А вы, Павел Васильевич, - обратился он к Орлову, - должны обеспечить радиопередачу на базу. Командование должно знать о нас…

- Правильно, Дмитрий Иванович, - подтвердил Плескач. - Вот и разработан план с подробностями. Суммирую… заряжаем аппараты новыми торпедами; ждем назначенного часа, всплываем на поверхность. Командир, я и старпом с гранатами выбегаем на мостик. Артиллеристы и пулеметчики за нами. Даем торпедный залп по «Рупрехту». Открываем огонь, будем прорываться. Орлов останется старшим внизу, дает радио в базу. Штурман и механик тоже остаются внизу, обеспечивают отход. Четвертая граната на крайний случай - подчеркиваю, на самый крайний случай - механику.

- Есть, товарищ капитан первого ранга, - с необычной для него серьезностью подтвердил Новгородцев.

Орлов дружески обнял боцмана за его могучие плечи.

- Все слышал, Василий Григорьевич?.. Как секретарь партийной организации поможешь мне подготовить людей в отсеках.

Боцман Шапочка в ответ похлопал рукой по металлу лодки.

- Мы-то выдержим, подводные матросы! - решительно сказал он. -Лишь бы «она» выдержала. Крейсер долбанем, еще, может, кого-нибудь - по крайней мере надолго память немцу о себе оставим…

Плескач зло прищурился.

- Самый приятный фашист - мертвый фашист, - промолвил он.

Логинов повернулся к Плескачу.

- Разрешите готовить людей и корабль, товарищ капитан первого ранга?

- Готовьте! - ответил Плескач…

Но в то же мгновение извне послышался странный, царапающий, скрежещущий звук. Что-то скребло снаружи корпус лодки.

Все замерли и с тревогой стали вслушиваться. Скрежет не прекращался.

- Тралами прощупывают, - вымолвил Плескач. - Определяют место, поставят наверху буйки, если считают, что подбили. Потом водолазы будут подводить «полотенца», поднимут нас. Может, еще разок пробомбят для надежности.

- Вот тут и понадобится нам военное нахальство,- спокойно произнес Логинов. - Положение всем ясно. Оно серьезное. Может, и не удастся уйти отсюда. - Он обернулся к Орлову. - На этот случай прикажите, Павел Васильевич, людям побриться, надеть парадную форму и все награды…

Он умолк на миг и снова продолжал, чуть повысив голос, обращаясь теперь уже ко всем находившимся в центральном посту:

- Морские традиции - великое дело. Жили, как советские моряки, и умрем, если придет час, гордо, как советские моряки. Готовьте людей и корабль к бою, товарищи! Будем прорываться. Надо пройти! В добрый час!

Центральный пост мгновенно опустел.

Все разошлись по отсекам. У шахты перископа остались лишь Плескач и Логинов. Снова послышался резкий скрежет тралов, скребущих по корпусу «Северянки».

Плескач испытующе посмотрел в глаза Логинову. Командир «Северянки», не отводя взгляда, протянул руку комбригу; они молча обнялись и троекратно, по-русски поцеловались.

Скрежет трала за бортом усиливался…

- Есть у меня друг, командир подлодки, - рассказывал один североморец. - Смелый парень, воевал очень дерзко, и упорный - всегда своего добьется. Возвращается он однажды из похода с немалой удачей: напал на немецкий конвой, потопил транспорт и миноносец охраны. Хлебнула его лодка горюшка - побомбили ее фрицы глубинными бомбами после этой атаки. Но все благополучно обошлось. Подходят они к входу в родной залив, а туман стоит такой, словно все черти ада здесь две недели трубки курили. Ну, и промахнулся малость от усталости человек. У самого входа в залив посадил подлодку на мель. Бывает! Аварии никакой не произошло, сами своими силами обошлись. Задним ходом снялись с этой мели.

А я тоже накануне с моря пришел. Сидим на берегу с другом, выпили по маленькой, а он говорит:

- Вот мне сейчас на доклад к командующему идти, а я не могу на глаза ему показаться. Позор какой - корабль на мель посадил. Да еще где? Тут спросонок пешком ходить можно, а я на мель…

- Ну, утешаю его, - насчет спросонок это ты, брат» загибаешь… Места тут тоже серьезные. И туман учитывать приходится. Случилось-и ладно, ничего не поделаешь. Два корабля немецких потопил, лодку и экипаж в целости привел, какие к тебе претензии?

- Боюсь я, брат. Это же командующий. Ну, как я, морской офицер, скажу ему, что лодку на мель посадил? Ему за меня стыдно будет. Я не только себя, я его подвел, самого уважаемого человека во флоте. Он ведь мне верил…

- Не съест же он тебя! Пожурит, ну, может, взыскание наложит и снова в море пошлет.

- А у меня какое чувство останется?.. Плохо, брат, плохо мое дело…

- Я его опять успокаиваю, а сам думаю: «И я, грешный, на его месте также убивался бы. Совесть скребла бы. Да и боязно- я его понимаю».

Странно это, если разобраться. Несколько часов назад человек в бою смерти не страшился, атаковал, лез в самое пекло, а домой пришел, обмишурился и командующему показаться боится. Но я бы тоже боялся на его месте. И всякий бы у нас боялся. Не наказания, а самой встречи с командующим при таких, можно сказать, прискорбных обстоятельствах.

Зато совсем другое дело, когда все у тебя в порядке. Идешь к командующему, и походка у тебя легкая; докладываешь ему, и голос у тебя твердый, уверенный. И он это чувствует. Человек он требовательный - ему чтобы смелая инициатива была. Морской порядок любит. В требованиях своих строг, но справедлив. И что удивительно: флот ведь большой, а всех на флоте командующий знает! Про каждого все знает! Внимательный к людям. На кораблях часто бывает, в море ходит, и все его на кораблях любят.

Приходилось и мне бывать у него на командном пункте.

Чего сам не видал - товарищи мне рассказывали. Есть там, например, в одной из комнат огромный стол, покрытый стеклом. А под стеклом подробнейшая карта полярных морей. И на стекле крохотные макеты всех кораблей нашего Северного флота, всех до одного! Взглянешь на эту карту - и сразу видишь обстановку на театре, где какой корабль находится, куда держит путь, где минные поля, где противник…

Когда началась война, флагманский командный пункт флота перевели в глубокий тоннель в скале. Надо признаться, не любил комфлот там сидеть. Но приходилось. Работа требовала.

В этом подземелье, где был укрыт весь флагманский командный пункт, помещался во время войны и кабинет адмирала. Стены этой комнаты были неровны, повсюду торчали ребристые края скалы, израненной подрывными работами. Несколько ковров не могли уничтожить ощущения подземелья. Но обстановка была обычной для кабинета моряка: тяжелый большой письменный стол с приставленным к нему другим, подлиннее (в виде буквы «Т»), модели кораблей, географические карты, корабельные часы на видном месте, сбоку, у стены, большой диван. На столе, когда командиры приходили к командующему на доклад, всегда гостеприимно стояла ваза с фруктами, бутылка коньяку, на маленьком подносе несколько рюмок, бутылка нарзана, пара стаканов. Около кресла адмирала на маленьком столике теснились многочисленные телефоны.