Олег Мятелков - Соленый периметр

Валька догадывается, что мичману пришла в голову та же идея отбуксировать коня к пляжу. Правда, плавсредства на их дивизионе не было, но они есть на той стороне бухты, у катеров. И вот... Эх, люди! Вальке представилось, как на том конце провода кто-то недоуменно пожал плечами: "Лошадь плавает? Ну и что? Мы-то тут при чем?" А потом еще небось подмигнул соседу: "Подводникам уже лошади мерещиться стали! Во дают!"

- А к оперативному и не пробиться, - помолчав, говорит мичман. - Видно, в море что-то... Ну, что ты тут поделаешь, а? - Он с отчаянием машет рукой: - Нет, не могу я на него смотреть! Душу надрывает! Не могу! - И, бормоча что-то, мичман лезет в люк. Приостанавливается: - Сизов, тоже вниз, понял? Ах ты, горе-то какое, а?

- Есть вниз, - говорит Валька и в последний раз смотрит с рубки на темную воду.

Фырканье снова приближается. Конь плывет, прижимаясь к самому борту лодки, - он ищет, мучительно ищет хоть кусочек тверди под копыта, но тверди нет, и конь наваливается всем туловищем на полого уходящую под воду сталь борта - хоть и слабая, но все же поддержка изнемогающему телу...

Душу вдруг охватывает какая-то отчаянная волна. Жалость? Да, конечно! Но не только она. То, что камнем лежит на душе, - горечь уязвленного самолюбия, нестерпимое желание утвердиться, победить в себе то, чего стыдишься сам и в чем боишься признаться, - все это подошло к пределу и требует действия. Сейчас Вальке кажется, что они в чем-то похожи - он и этот попавший в беду конь: им обоим нужно почувствовать твердь под ногами! Что и как будет с Валькой - уже не важно. Но теперь он просто обязан сказать себе эти слова: "Я - могу!" Он быстро разделся. Где-то здесь рулевые хранят банку с солидолом - говорят, при холоде помогает! Валька ощупью находит банку и размазывает по телу густую жирную мазь: май - не июль! Потом он торопливо спускается вниз, на надстройку, и, цепляясь за вырезы шпигатов, почти бесшумно погружается в нестерпимо холодную темную воду.

Валька подплывает к коню. В неясном отблеске яркого огня он видит, как тот испуганно косится на него. Потом конь громко фыркает и неожиданно ржет коротко и тоненько, как жеребенок. Валька протягивает руку, чувствуя, как заструилась между пальцами густая грива. Он зажимает в кулак жесткую прядь и начинает загребать правой рукой. Конь послушно движется рядом.

Они отплывают от борта лодки и разворачиваются в сторону мигалки у выхода из бухты. Отсюда, с поверхности воды, мерцающая желтая звездочка кажется лежащей почти у самого горизонта.

Сначала Валька усиленно работает свободной правой рукой, но потом понимает, что его помощь коню еще не нужна - настолько свободно и мощно движется вперед его крепкое туловище. Даже здесь, у самой поверхности, Валька чувствует, как скользят по телу водовороты, рожденные энергичной работой конских копыт.

Все идет как надо. Холод уже не ощущается, тем более что Вальку то и дело прижимает к мягкому и даже тут, в воде, заметно теплому боку коня. Лодка осталась у них "за кормой", справа медленно движутся бесформенные черные тени - беспорядочно громоздящиеся бетонные кубы волнолома.

Чувство какой-то отрешенности охватывает Вальку. Мир преобразился, он поделен сейчас пополам: они, двое живых, и охватившее их, кажущееся безграничным темное пространство. Не на сто метров - куда-то в бесконечность отодвинулся корабль, и не только он сам, но и суетные Валькины претензии к жизни, разъедающие душу сомнения и страхи. Все стало примитивно простым: они должны одолеть этот холодный, жгуче-соленый мрак! Все жестко задано, предопределено: уже не повернуть назад, не сделать ни привала, ни отчаянного рывка, есть лишь работа, размеренная и непрестанная - вдох - выдох, гребок пауза, согнуться - выпрямиться... Ничего, кроме этой работы, не приведет его к цели. И только вместе с конем - иначе Вальке хоть и не живи на свете!

Неожиданно уши коня, его "затылок", вода вокруг загораются яркими бликами. "Прожектор!" - понимает Валька. Сзади, со стороны летящего к ним луча, доносится крик:

- Сизов!!! Назад! Брось коня! Приказываю - назад!

"Бросить коня? - думает Валька. - Сейчас, когда я решился?! Ну уж нет! Нет! Шумите? Испугались? То-то..."

Но тут он вдруг со стыдом ловит себя на совершенно неуместном и неправедном злорадстве: да что же плохого они сделали ему, эти ребята? Был ли хоть случай, чтобы кто-нибудь вслух сказал ему то, о чем постоянно думает он сам, терзаясь собственным "самоедством"? Да разве сам Валька, будь он сейчас на корабле, не орал бы так же надсадно вслед дураку, пустившемуся в рискованную авантюру? Ведь то, что он сделал, - это ЧП, чрезвычайное происшествие! Чем бы оно не кончилось, хорошему человеку мичману Гусю не миновать неприятностей! А его, Вальки, командиру - лейтенанту Гнатюку, эрудиту и остроумцу? А командиру корабля?! "Ваш матрос?" - скажут ему, и человек, перед которым Валька благоговеет, сухо ответит: "Так точно, мой". Как же все в этом мире непросто! И все-таки Валька продолжает загребать правой рукой, потому что как-то подспудно, вопреки всякой логике, уверен, что именно этого всем им от Вальки и надо!..

Прожектор гаснет. Теперь уже отчетливо видно, что мигающая звездочка на выходе стала ближе.

Море, море... Какое же оно разное, море! Назойливо всплывает давнее воспоминание: Валька впервые в жизни входит в спокойную, теплую, уходящую к горизонту зеленоватую воду. Вокруг толкотня, шум, визг, какой-то совершенно базарный гам, но все это проходит мимо, тонет в огромности очевидного - вот оно, море!.. И море добродушно - снисходительно принимает его в себя, оглаживает спину прохладной ладонью, зажигает искры на мокрых ресницах, дарит, не скупясь, соль "со свово стола"... Конечно, потом, через неделю, все это стало привычным, но та первая встреча - как первая любовь... Почти!

Что-то вдруг происходит: конь судорожно дергается, Вальку, держащего за его гриву, тоже бросает вверх. Что это - грунт под копытами? Однако в следующее мгновение голова коня с шумом уходит под воду. Еще через секунду она снова появляется на поверхности - оскаленная, фыркающая... "Скала! осеняет догадка. - Откатившийся от волнолома куб!" Мористее же надо: конь здесь все равно не выберется, а ноги себе поломает! И ему заодно... Валька начинает энергично работать правой рукой, левой толкает упругую, скользкую шею коня. Они сдвигаются влево...

В нос бьет неприятным запахом, рука путается в каком-то тряпье. Море бухты... "Списанное", - как сказал бы о нем мичман Гусь. Молчаливое, тысячекратно перемолотое винтами десятков кораблей базы, оно уже не радуется и не негодует. Запертое в бетонной чаше базы, море, похоже, смирилось и безропотно несет на себе все, что в него попадает, - пятна нефти и масла, камбузные отходы, какой-то хлам, неизбежно скапливающийся около стоянок кораблей. Даже грунт здесь - Валька уверен - черный, липкий и - неживой, исполосованный обрывками тросов и кабелей, заваленный битым стеклом, сгнившим деревом и проржавевшим железом. Море стало здесь... полуручным, но попробуй выйди с ним, с этим морем, один на один! Ошибка, твоя слабость - и оно с тем же угрюмым спокойствием навсегда возьмет тебя к себе...