Иван Соколов-Микитов - Пути кораблей

Именно здесь много лет назад жил художник Борисов.

Памятью пребывания художника остался построенный им большой зимний дом, в котором теперь благополучно зимует артель промышленников-зверобоев, два представителя которых были взяты нами на борт при остановке у Маточкина Шара.

Теперь эти двое, уже отлично освоившиеся на корабле, готовились к отправке на берег. На прыгавшем на волне боте они возились с мотором, который никак не хотел запускаться. Сверху, свесясь за поручни, на них смотрели испачканные в угле кочегары и смеялись:

— Эй, что же твоя машинка стала?

— Крути, крути, Мишка!

— Плохо, брат, ваше дело!..

На сей раз желающих ехать на берег почти не оказалось, и я был очень доволен, оставшись единственным пассажиром в утлом боте промышленников, насквозь пропитанном ворванью и нефтью. Не дождавшись, когда пойдет мотор, над которым, согнувшись в три погибели, возился доморощенный моторист-ненец, пользуясь ветром, гнавшим нас прямо к берегу, мы отчалили от борта. Скуластая голова моториста, мокрая от пота и нефти, иногда появлялась в квадратном окошечке люка и, утершись рукой, опять исчезала. Так, с незапускавшимся мотором, больше часа качались мы на волнах, медленно гонимые ветром.

Ветер и волны, во все стороны раскачивавшие наше судно, медленно подносили нас к отлогому берегу, где тесной кучкой стояли люди в раздуваемых ветром малицах, без шапок, и с места на место перебегали, лаяли на приближавшееся к берегу судно собаки.

Подойдя к берегу, мы убедились, что пристать нет никакой возможности. Волны с шумом накатывали на берег, гремели галькой, не в шутку грозя вдребезги разбить наше маленькое судно. Не доходя нескольких саженей, мы бросили якорь и терпеливо стали ждать лодку, которую по круглякам скатывали в воду не очень торопившиеся люди. С борта было видно, как и людей и маленькую лодку накрыла и подхватила высокая волна, как в нее на лету вскочили двое гребцов и, оказавшись на гребне другой грозной волны, она скользнула вниз, точно с высокой прозрачной водяной горки. Мало удовольствия представляло пользоваться столь ненадежной переправой, но другого выбора не было, и, когда лодочка пристала к борту нашего судна, мы уселись на ее дно прямо в плескавшуюся холодную воду, в единственной надежде, что берег близко и в случае крушения нас должно благополучно вынести прибоем на берег. Мы не заметили, как, колыхнув на высоких качелях, нашу утлую лодочку вынесло на заливаемый волнами берег. Соскочив в воду, чувствуя, как проникает под одежду ледяная холодная вода, мы бросились на сухое, где с громким радостным лаем нас окружила добрая сотня разномастных собак, с доброжелательным любопытством обнюхивавших гостей. Собаки кружились возле нас, визжали от удовольствия и ласкались. Люди стояли в сторонке. Среди них были ненцы и русские. Они приветствовали нас, по очереди подавая холодные, мокрые от морской воды руки.

По пологому берегу, засыпанному костями белух (собак кормят на становищах заготовленным впрок белушьим мясом), заставленному бочонками с свежезасоленным гольцом, хранившимся под открытым небом, мы прошли к дому. Построенный художником Борисовым крепкий дом хорошо сохранился. Превращенная в амбарушку, в стороне покинуто стояла часовня со сбитым крестом, а рядом высилась новая баня.

Промышленники, населяющие Поморское становище, живут домашнее — с женами и детьми. По высокому крыльцу мы вошли в одну из квартир. Лежавшая в сенях сука с новорожденными щенятами недружелюбно залаяла на нас. В комнатах было просторно и сравнительно чисто, висели на стенах плакаты. На двух постелях, застланных шкурами оленей, сидели взрослые ненцы. Один из них, маленький старик со сморщенным бабьим лицом, курил обгрызенную короткую трубку и, облокотившись на грязную подушку, привычно поглядывал в мутное окно. К появлению редких гостей промышленники отнеслись равнодушно, не выказывая видимого любопытства. Приехавший с нами охотник Кузнецов, знавший по имени всех новоземельских русских промышленников и ненцев, встретился как со своими. Его привечали как желанного гостя. Прислушиваясь к разговорам, я оглядывал помещение. Две женщины, молодая и старуха, копались у печки. У голой стены стоял раскрытый шкаф с опорожненными пузырьками от лекарств.

Осмотрев помещение и утварь, я подсел к молодому ненцу, показывавшему Кузнецову свои изделия из моржовой кости. Этот художник-ненец сидел на лавке, скрестив ноги, и улыбался.

— Ну, как промышляли? — спросил я, не зная, с чего начать разговор.

— Как промышляли? — сказал ненец.

— Ну да, промышляли?

— Ничего промышляли…

— Зверя много взяли?

— Зверя?

— Ну да, зверя много взяли? — повторил я, удивляясь манере собеседника переспрашивать в каждое слово.

— Зверя? — медленно ответил вопросом мой собеседник. — Зверя взяли много, ходили на Карскую сторону на собаках, взяли десять медведей. Здесь белух много взяли. Собак все лето мясом кормили…

В ожидании окончания торга, который с ненцами вели приехавшие с нами повара по поводу продажи гольца, хранившегося в больших кадках, мы долго сидели за чаем, которым нас угощали хлопотливые хозяйки. После соленой бурды, от которой на корабле давно страдали наши желудки, приготовленный на горной ключевой воде чай показался нам превосходным, и, желая согреться после холодного душа, я с удовольствием выпил не менее полдюжины стаканов.

Мне хотелось раздобыть немного новоземельского гольца, о вкусе и нежности мяса которого я много слышал еще в прошлом году. На деньги ненцы, однако, отказались продавать рыбу, и волей-неволей пришлось придумывать дружеский обмен.

— Бери, — сказал ненец, открывая кадушку, до половины наполненный плававшей в рассоле серебристой рыбой с распластанными розовыми боками.

Я взял две рыбы.

— Еще бери, — сказал ненец.

Видя мою нерешительность, он сам выложил шесть отборных рыб и вопросительно посмотрел на меня:

— Еще надо?

Мне казалось, что взято с лишком, и я отказался. Старик прибавил еще две рыбы.

— Бери, бери, — говорил он, подвигая рыбу и спокойно принимаясь за свою трубку.

Щедрость старика ненца мне показалась необычайной, я чувствовал себя неловко. Старик, по-видимому, был очень доволен и, улыбаясь морщинистым лицом, исподлобья хитро смотрел на меня маленькими черными глазками.

На улице меня остановил Кузнецов.

— Ну как, раздобыл рыбы? — спросил он, осведомляясь о моих успехах.

— Десять штук старик подарил, — похвастал я.

— Мало! Пожалел старик, — серьезно сказал Кузнецов.

Я с удивлением посмотрел в его глаза. Кузнецов не шутил. Видимо, старик в самом деле пожалел дать больше. «Каково же было в прежние времена, когда в этих краях царевали купцы-кулаки?» — подумал я, представляя прошлое этих доверчивых и простых людей.