Ганс Якоб Гёбелер - Стальной корабль, железный экипаж. Воспоминания матроса немецкой подводной лодки U-505. 1941–1945

Довольно скоро после того, как наш эскорт предоставил нас нашей судьбе, мы услышали клик интеркома – громкоговорящей системы внутренней связи. Каждый из нас насторожил уши, повернувшись к ближайшему громкоговорителю, чтобы не пропустить ни одного слова командира, доносившемуся до нас сквозь грохот дизелей.

«Говорит капитан-лейтенант. Нами получен приказ вести охоту вдоль побережья Западной Африки. Районом наших операций будет точка сбора союзнических конвоев на траверзе порта Фритаун. Нам будут противостоять самые быстрые суда, охота за которыми определенно будет не легким делом. А тем временем держите глаза открытыми и будьте бдительны! Это все, что я хотел вам сказать».

Мало кто из нас, членов экипажа, представлял себе, где находится Фритаун. От офицеров мы узнали, что это столица и порт страны Сьерра-Леоне 11 11 В то время (и до 1961 г.) британская колония. , представляющий собой крупный центр заправки топливом союзнических конвоев, следующих для снабжения фронта в Северной Африке против сил Роммеля. С радостью мы узнали, что будем играть непосредственную роль, помогая Роммелю и его Африканскому корпусу сражаться против томми 12 12 Томми – прозвище солдат Вооруженных сил Великобритании. .

Вскоре после этого обращения командира мы получили радиограмму, приказывающую нам изменить курс и оказать помощь одной из наших подводных лодок, получившей тяжелые повреждения в результате воздушной атаки у побережья Испании. Некоторые из самых молодых членов экипажа пребывали в разочаровании; мы рвались быть воинами, но отнюдь не медицинскими сестрами или помощниками санитаров! Лишь позднее, повзрослев и набравшись опыта, мы осознали, что тот, кто спас жизнь товарища, герой в той же степени, как и тот, кто убил врага. Вопрос решился сам собой, когда некоторое время спустя мы узнали, что поврежденная подводная лодка смогла добраться до одного из испанских портов своим ходом. Мы снова легли на предписанный нам курс к побережью Западной Африки.

За время пересечения нами Бискайского залива мы были вынуждены совершить несколько «экстренных погружений» из-за сближения с вражеской авиацией. Это было подлинное испытание для экипажа субмарины: скрыть подводную лодку под морскими волнами еще до того, как вражеские самолеты получат шанс обрушить на наши головы свой смертоносный груз. Во время первых таких налетов наши сердца стучали, я думаю, громче наших работающих дизелей, но через на удивление краткое время подобные погружения стали для нас совершеннейшей рутиной. Порой мы слышали, как над нами взрываются глубинные бомбы, сброшенные этими стервятниками, но они ложились слишком далеко, чтобы причинить ущерб или заставить нас серьезно волноваться.

После того как мы пересекли Бискайский залив, напряжение несколько ослабло. Проходя Азорские острова, мы выключили один дизель и пошли на половинной скорости, чтобы экономить горючее. Капитан-лейтенант даже стал разрешать трем членам экипажа одновременно постоять вместе с вахтенными на мостике, покурить и насладиться свежим воздухом. Какое же это было наслаждение – стоять на мостике с хорошей сигаретой, ощущая, так теплый африканский бриз бьет тебе в лицо! Дома, в Германии, в это время года наши семьи все еще теснились вокруг еле горящего камина.

Довольно скоро, однако, экваториальная теплота превратилась из благословленной в сущее проклятие. После того как мы пересекли тропик Рака, подводная лодка в дневное время стала прогреваться подобно доменной печи. Германские субмарины не были оборудованы системами кондиционирования воздуха, поэтому мы использовали любой возможный предлог, чтобы выбраться на палубу и спастись от температуры обжарки внутри корпуса. Когда мы погружались, океанская вода охлаждала прочный корпус, вызывая постоянный дождь из конденсата, льющийся на нас. Мы переоделись в облегченную до предела тропическую форму: брезентовые шорты цвета хаки и без рубах. Выбираясь на палубу, мы надевали на головы тропические пробковые шлемы с широкими полями. Вскоре, густо загорев, мы стали похожи на истинных жителей Африки.

Тропическая жара портила наши запасы продовольствия куда быстрее, чем ожидалось. Так, например, в момент нашего выхода из Лорьяна у нас на борту было 3000 яиц. В холодных водах Северной Атлантики яйца могли продержаться свежими по меньшей мере два или три месяца, прежде чем начали бы портиться. Теперь же, в жарком африканском климате, яйца начали портиться уже через пару недель. Командир решил, что мы должны съесть их как можно быстрее, и объявил, что мы можем есть их сколько угодно каждому за завтраком, обедом или ужином. На борту нашлись такие любители яиц, которые начали истреблять их буквально дюжинами ежедневно. Спустя несколько дней никто из нас уже не мог даже видеть этих маленьких белых дьяволов. Многими из нас даже их запах еще долгие годы воспринимался как омерзительный.

Долгими ленивыми днями мы медленно продвигались на юг. В ясные прохладные ночи мы выбирались на верхнюю палубу, рассаживались на ней и, глядя на пылающий над головой Южный Крест, рассказывали различные истории из нашей прежней жизни, которые могли вспомнить. Поначалу казалось идиллическим плыть под этими странными созвездиями навстречу нашей неизвестной судьбе. Но недели через три после нашего выхода из Лорьяна эта скучная рутина начала действовать мне на нервы. Нескончаемый цикл вахт, попытки освоить по учебнику английский язык под непрекращающейся капелью конденсата, рассказы по десятому разу все тех же жизненных историй, заводимые в сотый раз одни и те же граммофонные записи. Для таких молодых парней, как мы, все это бездействие превращалось в медленную психологическую пытку.

Конечно, насмешки и подначки в экипаже имели самую разнообразную природу. Я был куда меньше и моложе большинства членов экипажа и поэтому должен был вынести куда большую долю подначек, прежде чем быть принятым в коллектив в качестве своего. Также у меня было меньше опыта, чем у других, потому что я избежал первоначального перехода U-505 из Киля в Лорьян. Самой значительной задачей для меня было обретение мною «морских ног». Во время штормов подводная лодка могла испытывать крен до 60 градусов в обе стороны. В подобной ситуации, даже если вы едва ли не умирали от морской болезни, вы все равно должны были исполнять свои служебные обязанности безупречно. Мы все прекрасно знали, что многие подводные лодки никогда не вернулись на базу из-за малейшего просчета, допущенного кем-то на центральном посту управления. В определенном роде мне повезло, что первый боевой поход проходил в весьма суровой обстановке, поскольку если вы сумели научиться работать в подобных обстоятельствах, то потом вам легче нести вахту. Некоторые члены экипажа так и не смогли приспособиться к постоянной болтанке и перемене давления в лодке. Один из унтер-офицеров с сожалением был вынужден согласиться с переводом его на эсминец, поскольку ему так и не удалось приноровиться к трудностям жизни на подводной лодке.