Джозеф Конрад - Фальк

— Он зарабатывает в десять раз больше, чем я. Мне приходится конкурировать с другим отелем, а второго буксирного парохода на реке нет. Ведь я ему не мешаю, не так ли? Он, если бы и попробовал, все равно не мог бы держать отель. Но таков уж у него характер. Ему невыносима мысль, что я зарабатываю себе на жизнь. Надеюсь по крайней мере, что это ему основательно портит настроение. И таков он во всем. Ему бы хотелось иметь приличный стол. Так нет же, он этого не делает из-за каких-нибудь нескольких центов. Ему это кажется не по средствам. Вот почему я называю его рабом. Но он настолько подл, что поднимает шум, если его чуточку заденут. Понимаете? Это как раз на него похоже. Завистливый скряга! Иначе нельзя объяснить. Не так ли? Я три года к нему присматривался.

Ему хотелось, чтобы я согласился с его теорией. И действительно, если поразмыслить, она казалась довольно правдоподобной, но болтовня Шомберга по существу своему всегда была безответственной и лживой. Однако я не расположен был вникать в психологию Фалька. В данный момент я мрачно ел кусок затхлого голландского сыра и был слишком подавлен, чтобы обращать внимание на еду, и тем более не настроен был ломать себе голову над гастрономическими идеями Фалька. Изучение их не помогло бы мне разгадать поведение Фалька, каковое, на мой взгляд, не подчинялось никаким правилам морали или хотя бы приличия. «Каким незначительным и презренным существом кажусь я этому парню, раз он осмеливается третировать меня подобным образом», — подумал я, молча терзаясь. И мысленно я с такой энергией послал Фалька со всеми его странностями к черту, что совершенно позабыл о существовании Шомберга, пока тот не схватил меня настойчиво за руку:

— Ну, об этом, капитан, вы можете думать, пока не облысеете, и все-таки другого объяснения не найдете.

Ради мира и спокойствия я поспешил с ним согласиться, убежденный, что теперь он от меня отстанет. Но в результате я увидел только, как его потное лицо засияло от гордости. На секунду он освободил мою руку, чтобы согнать с сахарницы черный рой мух, а потом снова за меня уцепился.

— Ну конечно. И всем известно, что он не прочь был бы жениться. Но увы, он не может. Позвольте мне привести вам пример. Два года назад сюда приехала с родины мисс Ванло, очень благовоспитанная девица, чтобы вести хозяйство своего брата Фреда, у которого была здесь, на берегу, техническая мастерская для мелкого ремонта. Вдруг Фальк принялся ходить к ним в бунгало после обеда и просиживал часами на веранде, не говоря ни слова. Бедная девушка понятия не имела, что ей делать с таким человеком, вот она и начала каждый вечер играть на рояле и петь, пока не выбивалась из сил. А ее нельзя было назвать крепкой молодой женщиной. Ей было тридцать лет, а климат пришелся чертовски не по ней. А потом, видите ли, Фред ради соблюдения приличий должен был сидеть с ними, и в течение многих недель ему не удавалось лечь спать раньше полуночи. Это не очень-то приятно усталому человеку, не так ли? И вдобавок у Фреда были тогда неприятности, так как его мастерская не давала дохода, и он быстро спускал деньги. Ему смертельно хотелось выбраться отсюда и попытать счастья где-нибудь в другом месте, но ради своей сестры он оставался, пока не влез по уши в долги. Я это знаю, — у меня в ящике лежит пачка его счетов за обеды и вино. Однако мне так и не удалось выяснить, откуда он в конце концов раздобыл деньги. Должно быть, он их выудил у своего брата, торговца углем в Порт-Саиде. Как бы то ни было, а он расплатился со всеми перед отъездом, но девушка едва пережила такое разочарование. Вы понимаете, в ее годы... Миссис Шомберг была с ней очень дружна и могла бы вам рассказать... Она была в отчаянии. Обмороки... Словом, скандал. Грандиозный скандал. Дошло до того, что старый мистер Зигерс, — не теперешний ваш фрахтовщик, а мистер Зигерс-отец, старый джентльмен, удалившийся от дел и скончавшийся на море по пути на родину, — вызвал Фалька к себе в контору. Он хорошо говорил по-голландски, а кроме того, Зигерсы в самом начале помогли Фальку, снабдив его деньгами. В сущности, можно сказать, что они его на ноги поставили. Случилось так, что в то время, когда он сюда явился, они ежегодно зафрахтовывали множество парусных судов, и в их интересах было, чтобы по реке ходил буксир. Понимаете?.. Ну, как известно, и стены имеют уши, не так ли? Собственно говоря, — тут он конфиденциально понизил голос, — в тот раз разговор их был подслушан одним моим добрым другом, — вы его можете видеть здесь каждый вечер, — только разговаривали они очень тихо. Все-таки мой друг слыхал, как Фальк пытался привести всяческие извинения, а старый мистер Зигерс все время покашливал. А ведь Фальк хотел жениться. Ну еще бы! Всем известно, что он уже давно мечтает иметь свою семью. Но его пугают издержки. Когда дело доходит до того, чтобы раскошелиться, он отступает. Вот она — правда, и другого объяснения быть не может. Я это всегда говорил, и теперь все со мной соглашаются. А вы что об этом думаете?

Он доверчиво взывал к моему негодованию, но я, решив ему досадить, заметил, что «это печально, если только это правда».

Он подскочил на стуле, словно я воткнул в него булавку. Не знаю, чтобы он сказал, но в этот момент мы услыхали через открытую дверь бильярдной шаги и голоса двух мужчин, вошедших с веранды. Один из них постучал монетой по столу, и миссис Шомберг нерешительно поднялась.

— Сиди! — зашипел супруг, а затем радушным, веселым тоном, поразительно противоречившим тому гневному взгляду, какой заставил его жену быстро опуститься на стул, он очень громко крикнул: — Здесь еще можно получить завтрак, джентльмены!

Ответа не было, но вошедшие сразу понизили голос. Метрдотель, китаец, направился в бильярдную.

Мы услышали звяканье льда в стаканах, бульканье воды, наливаемой из бутылки, шарканье ног, стук отодвигаемых стульев. Шомберг, шепотом, выразил свое удивление: «Кого это черт принес в такое время? — поднялся с салфеткой в руке и осторожно заглянул в полуоткрытую дверь. Он поспешно отступил на цыпочках и, прикрывая рот рукой, шепотом известил меня, что это Фальк, сам Фальк, и — мало того! — он привел с собой капитана Германа.

Очевидно, пароход уже вернулся с внешнего рейда — это было неожиданно, но вполне возможно, так как Фальк увел «Диану» в половине пятого утра, а сейчас было два часа дня. Шомберг попросил меня обратить внимание на то, что ни один из них не потратит доллара на завтрак, в каковом они, несомненно, нуждаются. Но к тому времени, как я покинул столовую, Фальк уже ушел. Я слышал, как стучали его огромные сапоги по доскам веранды. Герман сидел совершенно один в большой комнате, где скрывались под полосатыми чехлами два безжизненных бильярдных стола, и старательно вытирал себе лицо. На нем был лучший его береговой костюм; крахмальный воротничок, черный пиджак, широкий белый жилет, серые брюки. Белый бумажный зонтик с тростниковой ручкой помещался у него между ног. Его бакенбарды были тщательно расчесаны, подбородок гладко выбрит, и он лишь отдаленно напоминал того растрепанного и перепуганного человека в запачканной табаком ночной фуфайке и непристойных старых штанах, которого я видел в то утро ухватившимся за штурвал «Дианы».