Владислав Кузнецов - Линейный крейсер «Михаил Фрунзе»

И, уже твердо, отрезал:

– Идею удара комбинированными силами поддерживаю. Авиация готова. Пушечные истребители на штурмовку поведу лично. Вот и проверим… обе теории, американскую и русскую.

Неловко улыбается, садится. Короткий скрип стула. Тишина. Очередь за русскими, точней, за Ренгартеном: он всего-навсего капитан третьего ранга. Теологосу это кажется нелепой шуткой. Внезапно воскресающий друг встал, обвел белесыми глазами коллег, словно прощупал душу каждого.

– Проверку теорий поддерживаю. Советская доктрина не потребует от наших кораблей высокой сплаванности -только хорошей координации атак по времени. Это означает, что исход дела будет зависеть, в числе прочего, от хорошей связи. Для ее обеспечения предлагаю…

Связист «Фрунзе» говорит, его греческий академичен, но безупречен. Начштаба отряда эсминцев царапает пометки в блокноте. Теологос изучает лица русских. Он-то понимает, что русские ставят на карту не теоретический вопрос, а жизни. Для них цена боя выше.

*«Мира», если на греческий манер

В отличие от полковника Митчелла, творцы концепции сбалансированного флота живы. Адмирал Петров, адмирал Немитц, адмирал Галлер – если они ошиблись, и советский флот в принципе неправильно выстроен… Теологос достаточно осведомлен о ситуации в Советском Союзе.

Армия, даже сейчас, после чисток, облизывается на флот, мечтает превратить его из самостоятельной силы в «морские силы РККА». Спит и видит возможность отыграться за истраченные на тяжелые корабли миллионы золотых рублей и тысячи тонн стали, за специалистов, которых увели из-под носа, за неприкосновенность в чистках, за беглую английскую и французскую речь морских командиров, за иностранные награды, отхваченные при официальных визитах в чужие порты, за золотое шитье на кителях, за кровавую, но яркую победу в Финляндии, которая затмила далекий, кровавый, сомнительный Хасан. И за вечно презрительный взгляд сверху.

Сколько обидных прозвищ флот придумал для армейских! «Сапоги». «Портяночники». «Кочколазы». «Пожарники» – за красный цвет петлиц. «Карельские топтуны», «толстовцы» – за неудачи в Зимней войне, из-за которых многим морякам и их «пассажирам», морской пехоте, пришлось познакомиться с ледяной водой весеннего Финского залива.

Последнее и самое страшное прозвище: «троцкисты», по имени первого военного наркома. С него ведь пошло. «Красная армия как редиска. Красная снаружи, белая внутри. Флот как редька, весь белый, даже флаг белый, пусть и с серпом и молотом…» Слова Троцкого армии аукаются до сих пор. Но и флот не может позволить себе неудачу!

Несмотря на неблагоприятное соотношение сил, командир «Фрунзе» намерен драться, хотя времени, чтобы выйти из Салоникского залива у линейного крейсера хватит -если даст полный ход часа на полтора. Об этом говорит очередной русский. Тот, что заходил к нему вместе с Ренгартеном. Один из немногих с наградами, да еще и грек.

– Можно выйти и затеряться среди островов, – предлагает он. Уточняет: – Всем соединением. Выжить сейчас, нанести удар позже, когда врага ослабят подводные лодки и авиация.

Ясно, почему – всем соединением. Одно дело, если советский крейсер бросит союзников. Другое, если они уйдут вместе. Никакой трусости, совместно признанная невозможность дать бой здесь и сейчас. «Сила солому ломит», -так у них говорят?

Другой русский, тот что встречал прибывшего на борт адмирала, кажется, Михаил Косыгин, судя по нашивкам, капитан второго ранга – откинулся на спинку стула.

– Не работает. Салоники снесут, а Греции нужен большой действующий порт. Впрочем… Что сообщают Афины, товарищ контр-адмирал? Пирей…

Начштаба отвлекся от блокнота.

– Афины не сообщают ничего: связь потеряна. По последним сообщениям, город горит. Пирей тоже. Итальянцам не понравились торпеды наших подводных лодок, и они устроили «наказание»: полчаса беглого огня главным калибром четырех линкоров.

Полчаса. Два залпа в минуту. Из тридцати шести стволов. Две тысячи сто шестьдесят тяжелых снарядов, каждый весит больше полутонны. Чтобы притащить столько бомб, нужна тысяча средних бомбардировщиков или сотни три тяжелых.

Герника, Роттердам, Хельсинки?

С Афинами это сделал флот – и свет сошелся клином на Салониках.

– Так, значит… – У Косыгина не лицо, морда ласки, что увидела мышь. – А если прорыв? Выйти в виду противника, дать бой – и уйти, увести от города. Опять же, расход боеприпаса. Если по нам хотя бы половину потратят, уже хорошо. Не рискнут же они возвращаться с пустыми погребами? Это чревато.

Русский грек пожимает плечами:

– А если не погонятся?

Могут и не погнаться. Зависит от того, как врагу поставят боевую задачу.

– Погонятся. У нас главный калибр дальше достает. Будем их с расстояния забрасывать снарядами, пока не атакуют – или не побегут.

Ренгартен постучал пальцами по столу.

– Мне будет позволено уточнить вероятность попадания с дистанции, превышающей две сотни кабельтовых? Напоминаю, в погребах по тридцать дальнобойных облегченных фугасов образца двадцать восьмого года на ствол, всего двести десять. Вероятность что, выстрелив все это богатство, мы попадем один раз, составляет…

Не он один умеет считать в уме. Не он один помнит таблицы стрельбы для главного калибра наизусть.

– Шестьдесят пять процентов. Но что двумя – сорок два…

– Все равно – это попадания облегченными фугасами. Они не в состоянии серьезно повредить линкор! На месте итальянского командующего я бы игнорировал огонь и продолжал выполнение основной задачи. К нам идут «Джулио Чезаре» и «Конте ди Кавур», это пятая дивизия линкоров. До недавнего времени – флагманская. Если в последний момент не было кадровых перестановок – ею должен командовать контр-адмирал Бруто Бривонези. Для него это первое самостоятельное командование линейным соединением.

Короткий взгляд на Теологоса.

– Задачу ему поставят, как всегда в Региа Марина, коротко, помпезно и неясно. Так, чтобы исполнитель оказался виновен при любых действиях и итогах. Потому он никак не сможет проигнорировать угрозу со стороны достаточно сильного противника.

Старший помощник продолжает настаивать на бое и прорыве. Пусть и нужно будет подойти ближе, на дистанцию стрельбы тяжелыми снарядами… Ренгартен ворочает головой, точно башней – выражение не меняется. Раньше, до исчезновения, он живую статую не напоминал.

– С другой стороны, – продолжает кап-три, – у русского флота есть опыт прорыва одиночного крейсера по узкому фарватеру сквозь блокаду превосходящих сил противника. Опыт героический, в чем-то вдохновляющий. Но – неудачный.

Этот случай помнит даже Теологос.

Про этот случай песни сложены, и не только на русском языке.