Николай Курочкин-Креве - Пират Её Величества

Англия была безвозвратно потеряна для католицизма — все из-за одного развода!

А в 1553 году королевой Англии стала ярая католичка, Мария Тюдор. И по стране запылали костры, на которых сжигали людей. Епископов и студентов, проповедников и бунтовщиков, пахарей и торговцев…

В этих условиях только связями друзей Хоукинзов можно было достичь того, что известный еретик получил скромное место писаря в складах («магазинах») экспортной шерсти.

Отец корпел в темноватой конторе, мать стирала, готовила и кормила младенцев — а беременна она в то время была почти ежегодно. А Фрэнсис болтался по набережным. Запах моря и корабельной смолы он был готов вдыхать с утра до ночи. К десяти годам он уже мог управлять малым парусом, и руки его, как руки заправского взрослого моряка, были черными, жесткими, с морщинистыми от морской соли ладонями.

Но поскольку плавать (простите, «ходить») по морю теперь Фрэнсису удавалось реже, чем в Плимуте, больше времени оставалось для детских игр. Впрочем, игры Фрэнсиса были не самыми безобидными. Соседский парень, на пару лет старше Фрэнсиса, по имени Говард, объявил однажды товарищам по играм, таким же протестантским детям, как и он сам, что он будет понарошку испанским королем Филиппом. И тут же отобрал у одного из мальчишек завтрак — ломоть хлеба с холодной бараниной. И так же бесцеремонно, целиком войдя в роль, поотбирал у одного ножик, у другого яблоко, у третьего куколку-матроса, вырезанную из липы. Малыши отдавали свои драгоценности, испуганные и заплаканные. Все, кроме одного, игравшего под деревом с самим собой в «расшибалочку». «Филипп» направился к нему и встал позади него.

— Удирай, Фрэнсис! — закричали мальчишки. — Беги, не то он побьет тебя!

Но Фрэнсис точно и не слышал. «Филипп» схватил его за плечо и развернул к себе лицом. Фрэнсис снизу вверх спокойно глянул в глаза «испанскому королю».

— Дай мне биту! — уверенно сказал «Филипп». — Добром говорю тебе: дай. А то так исколочу, что ряшка станет как печеное яблоко!

— Попробуй.

— А если отречешься и возопишь «Помилуй мя, папа римский!» — бить не буду!

— Никогда!

— Ах ты, проклятый маленький еретик!

«Филипп» замахнулся. Фрэнсис отскочил. «Филипп» не успел затормозить, ударил в воздух и смешно замолотил обеими реками, силясь сохранить равновесие. Фрэнсис подскочил ближе и изо всех сил толкнул «Филиппа» в бок. «Испанский король» покачнулся и заорал:

— Себе хуже дела…

Он не докончил, потому что Фрэнсис наклонил круглую голову, как молодой бычок, и боднул «Филиппа» в живот. Тот упал — и Фрэнсис успел ему помочь подножкой, развернув «короля» вниз лицом, сам тут же вскочил к лежащему на плечи, уселся и начал тыкать обидчика в мокрый песок, сзывая ребятишек, среди которых были и двое его младших братьев, Томас и Джон:

— Идите помогать мне! Сюда, вы, черти!

Оба брата и пара других пацанов подбежали, но осторожно встали рядом, готовые удрать в любое мгновение. Двое испуганно прикрывали рты ладошками. «Филиппу» кое-как удалось стряхнуть Фрэнсиса с плеч. Но тут на помощь храбрецу бросились друзья и братья. Они хватали «короля» за руки и за ноги и кидали ему в лицо пригоршни песка. Наконец «Филипп» запросил пощады:

— Отпустите! Не надо мне вашу дурацкую биту!

Тут Фрэнсис отобрал у братика Томаса веревку, которою тот был подпоясан, связал петлю, поднял за волосы голову снова уже поверженного «Филиппа» и нацепил петлю тому на шею. И скомандовал:

— Тяните за другой конец! Да посильнее!

— Ой, отпусти! Пустите! — благим матом ревел «испанский король», перепуганный и уже задыхающийся. — Никогда больше в жизни вас не трону! Клянусь!

— А, теперь вон как! — удовлетворенно сказал Фрэнсис, стоя с видом триумфатора. — Но это мы еще должны проверить. — И другим голосом, с важностью:

— Филипп! Король Филипп, тебе говорю! С тобой будет так, как поступил бы с твоим тезкой Уайет, если б достал его! Вон то дерево, по-моему, годится!

Двое соседских пацанов, которые до сих пор держали «испанского короля» с тыла, попытались остановить Дрейка:

— Но послушай, Фрэнсис, так нельзя. Это ж будет убийство…

— В штаны наложили! — пренебрежительно бросил Фрэнсис. За концы веревки Томас приволок визжащего «Филиппа» под указанное братом дерево. Джон прикатил чурку, которую поставили под ноги «Филиппу». Конец веревки перекинули через толстый сук, отходящий от ствола под почти прямым углом на высоте футов в пять с половиной, и Фрэнсис приказал братьям:

— Держите веревку крепко, а как я пну чурку — тяните изо всех сил. Понятно? А ты, «Филипп», повторяй вслед за мною: «Прежде, чем умереть, я отрекаюсь от католичества…»

Тут к ним подбежали проходившие мимо с работы докеры с криком:

— Это что вы такое творите, обормоты?!

Взрослые сняли петлю с шеи «испанского короля». Тот не смог отвечать им, почему его вешают, только икал и трясся. А потом кинулся наутек. Один из докеров схватил Фрэнсиса за шиворот и строго спросил:

— Ты, маленький забияка! Что тебе в башку ударило? Это ж сосед!

— Он сказал, что он — король Филипп. Надо было его повесить, — ответил Фрэнсис без колебаний.

— Я вот отцу твоему расскажу про все. Ты плохо кончишь, сморчок, если будешь себе позволять такое! — Но в голосе его строгости было, кажется, меньше, чем сдерживаемого смеха.

— Хорошо ли я кончу, плохо ли — в любом случае на море, и пока не помру, наделаю неприятностей настоящему испанскому королю…

— Если не научишься придерживать свой язык, неприятности будут тебе и твоему отцу, а не Филиппу. Понял? Забыл, время какое? В общем, ты этого не говорил, мы этого не слышали. А сейчас до дому бегом марш, пока я не расстегнул ремень — а ремня ты, честное слово, заслуживаешь!

И докеры ушли, разговаривая о занятном волчонке, который еще натворит бед и себе, и отцу, а если доживет до седин, то и еще много кому…

Ведь Филипп Второй, король испанский, стал мужем королевы Марии. Католичество в Англии было восстановлено, и заживо сожжены триста пасторов и немало еретиков иного звания.

А Фрэнсиса прямо-таки распирало от энергии. Эдмунд хотя и избежал преследований, но жил в постоянной тревоге за семью. Однако своих еретических ныне воззрений, как религиозных, так и политических, не оставлял.

Поэтому он с опаской относился к каждому новому лицу.

Но вот однажды ввечеру к ним постучался незнакомец…

Незнакомец был мужчина низкорослый, но плечистый и мускулистый. Его волосы и неровно подстриженная борода были ярко-рыжими. У мужчины был странный взгляд — как если бы он вовсе не видел тех, кто рядом с ним, и смотрел куда-то вдаль, за горизонт. Такой взгляд бывает у моряков. Эдмунд велел детям уйти в другую комнатушку или на кухню, к маме.