Николай Курочкин-Креве - Пират Её Величества

И едва Сабель торопливо ушла и исчезла за ближайшим изгибом тропы, из зарослей вынырнули позади Федора, по обеим сторонам тропы, два матроса.

— Уфф, слава Богу, закончили прощание. Я уж думал, никогда не дождусь. Главное, москиты, звери, кусаются — а ты и почесаться не моги! Ну, пошли, Тэд. Это вы по-испански чесали? Здорово! Как по-нашему. Я-то отдельные слова знаю: «женщина», «иди». А говорить толком не могу. А это что за кора?

— Что за дерево, и сам не знаю. Похоже на бересту, но не береста: пальцы белым не пачкает и гибче гораздо. Это карта Номбре-де-Дьос, симарруны ее нашему капитану обещали — и сделали. Ну, что тут у вас новенького?

Едва вернувшись, Дрейк начал собираться в новую экспедицию. На сей раз с «Лебедем» шел семидесятитонный «Паша». Вышли из Плимута 24 мая 1572 года. «Лебедем» командовал брат Фрэнсиса, Джон Дрейк.

Более всего Дрейка при подготовке заботило то, что не удалось сохранить прежний экипаж «Лебедя»: одни хотели подольше отдохнуть на берегу, прежде чем выйти в. новый заокеанский рейс. Другие, наоборот, оказались на мели и потому, не пробывши в Англии и месяца (а кто так и десяти дней!), спешно нанялись к другим капитанам. А если не удержал людей — не удержишь и секреты, верно?

Тем ближе Дрейк сошелся с теми одиннадцатью из прежней команды «Лебедя», что пошли с ним в этот рейс Помощниками капитана на «Паше» пошли Том Муни и зять Фрэнсиса, Гарри Ньютон. На «Лебеде» помощником Джона Дрейка пошел старый приятель Фрэнсиса, Джон Оксенхэм, светловолосый гигант с обветренным лицом. Всего в команды обоих судов вошли семьдесят три человека. Всем, кроме Тома Муни, было не более тридцати лет. Тех, с кем прежде не случалось плавать, Дрейк отбирал лично, сидя в конторе братьев Хоукинзов. На каждого кандидата он тратил немалое время, стараясь выяснить его характер и опыт, физическую силу и теоретические познания, — но главное, что он выпытывал, было — мотивы ухода в плавание.

— Готов рисковать? — спрашивал он. — Не боишься преждевременной смерти, которая может настичь в плавании как меня, так и тебя? Придется подчиняться самой суровой дисциплине. У меня такое правило на борту: «Делай, что прикажут, — или повиснешь на рее!» И если очень любишь девиц — очень хорошо подумай. Потому что ни на корабле, ни там, куда мы поплывем, девиц не найдешь. Я никому не позволяю путаться с продажными девками во время рейса…

Тех, кто казался подходящими, Дрейк проверял на пьянство, насылая на них своего брата и Оксенхэма. Кого этим двоим удалось уложить в кабаке — с теми разочарованно прощались, советуя поискать работу где-либо в другом месте… Если первыми сдавались два Джона или моряк вообще отказывался от выпивки (что было, впрочем, только единожды, по правде говоря) — его снова приглашали к Фрэнсису. Тот расспрашивал о том, сколько плавал, где, с кем. Он предпочитал моряков, еще не пересекавших Атлантику, хотя и достаточно опытных, не усвоивших методы иных капитанов, обычно отличные от его методов.

Далее требовалось иметь сильные плечи — для гребли на пинассах и шлюпках (в замышляемом Дрейком деле гребные суда занимали важное место) — и вообще любить море пуще жены. Том Муни оставался единственным исключением. Фрэнсис уже убедился, что прав был Джон Хоукинз, сказавший при знакомстве Фрэнсиса с Томом: «Том дважды плавал со мною в Гвинею за невольниками. Можешь в любом деле полагаться на него, а уж физическая сила его такова, точно это два здоровенных мужика в одном теле!» С того дня много лет Муни был всегда и всюду рядом с Фрэнсисом Дрейком, к которому питал буквально отцовскую привязанность.

Каждый моряк подписывал договор, в котором была определена его доля в будущей добыче. Никто, кто верно служил Дрейку, никогда не имел нареканий по этому поводу, обычно порождающем склоки и многолетние незатухающие обиды. Но утаивать захваченное, надеясь удержать, не стоило. Все шло в общий котел, подсчитывалось и уж затем справедливо распределялось.

Снаряжая экспедицию, Дрейк распорядился помимо мушкетов захватить изрядное количество луков и стрел. Тем более, что девонширские ребята были признанными мастерами стрельбы из лука. В деле, где расчет на соблюдение внезапности и секретности дольше, насколько окажется возможно, имел важнейшее значение, бесшумное оружие это должно было стать неоценимым.

Экспедиции предшествовал трудный разговор ее главы с Джоном Хоукинзом.

— Твои кораблики слишком малы для прибыльной торговли. Смешно сказать — они оба вместе менее ста тонн водоизмещением! Ни невольников туда не впихнешь достаточно, чтобы рейс окупился, ни иного товара…

— Но я и не собираюсь торговать. Я намерен отбирать у испанцев сокровища Нового Света. А для золота, каменьев и жемчуга место всегда найдется.

Хоукинз предпочел не понять услышанное и сказал в ответ:

— Можно найти немало иных способов добыть золото.

— Зачем же иные искать? Господь наделил человека свободой именно для того, чтобы он свободно брал свою долю. Во всей Библии ни слова не сказано о специальных привилегиях для испанцев. Они поработили индейцев. Я буду порабощать их.

— Планируешь заведомое пиратство, без прикрытия законной торговли?

— А, называй это, как угодно. Лишь бы больше вреда испанцам было. Торговля, и особенно торговля невольниками, приносит испанцам пользу, а не вред. Усиливает колониальные власти. Я же хочу нанести прямой урон. Нет уж, я поищу удачи и для себя, и для каждого, кто вложит хоть сколько-нибудь в мое дело. Так же — и для каждого, кто поплывет со мной и будет рисковать жизнью.

Надобно сказать, что размолвка с Хоукинзом, начавшись с возвращения после катастрофы в Сан-Хуан-де-Ульоа, длилась два года. Собственно, соперничали два подхода к ситуации, которая складывалась в Новом Свете.

Дрейк приближался к тридцатилетию. Ниже среднего роста, но с задиристо вздернутым лицом, энергичным очерком профиля, мускулистый, он даже на вид казался упорным, азартным и хитроумным, как Улисс. Производя впечатление порывистого, он на деле планировал каждый свой шаг с дальновидной расчетливостью бывалого старца. Верный своим простым и неизменным целям, Фрэнсис Дрейк учитывал обстоятельства, уточняя свои планы сообразно обстановке, и не видел в том урона своему самолюбию.

…Когда Дрейк нашел кредиторов и купил «Пашу», Джон Хоукинз попробовал остеречь его в последний раз:

— Авантюрист! Ты напакостишь не только себе, не только Филиппу Второму, но и Ее Величеству и мистеру Сесилу! Ее Величество и наш первый министр закрывали глаза на противозаконную торговлю, но не на пиратство. Ну, чем ты оправдаешь разбой, Фрэнсис?