Филип Раш - Леди удачи

— Ты когда–нибудь думала обо мне, после того как меня оставили на острове? — неожиданно обронил он.

Мэри прекратила осмотр каюты и нетерпеливо взглянула на него.

— Думала ли я о тебе? — повторила она. — Да, я с самого начала решила, что ты должен быть моим штурманом, но майор Бонне, казалось, нарушил все мои планы.

— Я имею в виду, думала ли ты обо мне так, как не думала ни о каком другом мужчине? — настаивал он.

Любая другая женщина приняла бы этот вопрос как ухаживание, но только не Мэри.

— По–другому? Клянусь, мне всегда нравилось разговаривать с тобой — ты рассказывал мне о неизвестных землях. Я никогда прежде не встречала человека из Нового Света.

Джон Вейд понял, что ничего не добьется, и сделал вид, что внимательно слушает рассказ о ее бесконечных планах на будущее. Но едва ли он слышал хоть слово, потому что его мысли были полны жалобами на собственную горькую судьбу, заставившую его полюбить такого человека. Но, взяв себя в руки, Джон решил подчиниться року — он знал, что женщина еще не пробудилась в Мэри и что если он откроет ей свои чувства сейчас, то лишь сделает себе же больней или, чего доброго, окажется в кандалах. Но мысль о том, чтобы отступить, не пришла ему в голову— он будет прилежно служить ей, ни словом не упоминая о любви; он будет ждать своего времени, и рано или поздно что–нибудь разбудит Мэри. Сейчас она — лишь спящая красавица, но, насколько мог судить Джон, принц, который попытается поцеловать ее, лишь получит звонкую оплеуху. Единственный выход — терпеливо ждать, и Джон Вейд угрюмо говорил себе, что Мэри Рид не единственная, кто, вбив что–либо себе в голову, долго не видит вокруг ничего другого.

Мэри должна была набрать на корабль больше матросов, потому что ее тридцать человек составляли лишь треть количества, необходимого для достойного управления «Ястребом» и сражений. Посоветовавшись с Уилкенсом, ставшим самым верным поклонником Мэри, она решила, что самое подходящее для этой цели место — остров Пиньос, расположенный с южной стороны Кубы.

— Поганая дыра, сифилис с лихорадкой ее побери, но там полно смелых парней, которые только и мечтают о таком капитане, как капитан Рид! — сказал Уилкенс. — Предоставьте мне самому расписать им наш корабль.

Мэри испытующе посмотрела на него, раздумывая, не замышляет ли он нового предательства, но одного взгляда было достаточно, чтобы рассеять ее опасения, и она приказала Джону Вейду направить корабль к острову Пиньос, лежащему неподалеку от Юкатанского пролива.

Вскоре она убедилась, что Уилкенс нисколько не преувеличивал — на острове они нашли головорезов всех наций, но, чувствуя, что с ними может быть сложно договориться, она строго приказала команде держать язык за зубами о том, что она женщина. И чтобы никто не проболтался, она на время запретила покидать корабль — на остров сошли лишь шесть человек, которых выбирала она сама, для того чтобы помочь перевезти провизию, которую купят она и Уилкенс.

За всю свою жизнь боцман никогда не видел, чтобы корабль запасали подобной снедью. Мэри настояла на том, чтобы нагрузить судно овощами, свежими фруктами, черепаховым мясом, яйцами, сыром, живыми цыплятами и даже одной коровой. Боцман не верил своим глазам, видя, что подобное отправляют на «Ястреб», но слово Мэри было для него законом. Он слушался ее и повсюду следовал за ней, как пес, и в его отношении к капитану, столь славно одолевшему его в поединке, было что–то нелепо–трогательное от сторожевой собаки. Если его и удивляли ее приказы, он не подавал вида и был резок с теми, кто подвергал ее мудрость сомнению. В отличие от знаменитого капитана Беллами, Уилкенс отнюдь не считал, что все люди равны, и Мэри, по его мнению, находилось неизмеримо выше остальных.

Когда «Ястреб», таким образом, был вполне снабжен провиантом, Мэри приступила к набору новых матросов в свою команду. Вместе с Уилкенсом и той же шестеркой, которой она позволила покинуть корабль, она обходила таверны. Там они делали предварительный осмотр, отбирали тех, кто, по их мнению, подходил, и просили его отойти с ними в сторону. Уилкенс предлагал им работу и в ярких красках описывал корабль, в то же время тонко намекая, что их капитаном будет женщина. Хорошо вооруженная шестерка стояла вокруг. Намерение Мэри заключалось в том, чтобы в случае отказа так запугать человека, чтобы у него не возникало никаких сомнений в том, что тайну следует хранить при себе. Но вышло так, что картина, которую рисовал перед ними Уилкенс, и уверенный твердый блеск в его глазах так завораживали пиратов, что они почти без размышлений соглашались на предложенное. Но Мэри строго ограничила число добровольцев до тридцати. Она знала, что успех в нападении на испанцев и, возможно, ее уникальное положение помогли ей на время заработать расположение старой команды, и потому не хотела, чтобы новички превосходили ее в количестве. Так была набрана команда в шестьдесят человек, в которой для идеального количества не хватало примерно тридцати матросов, потому что многопарусный «Ястреб» в девяносто тонн водоизмещения имел еще и десять пушек. Но Мэри объяснила Уилкенсу, что возместит нехватку добровольцами, набранными с кораблей, которые они захватят.

Но даже преданность Уилкенса подверглась серьезному испытанию, когда Мэри в последний момент взошла на борт вместе с англичанином по имени Билли Рэттенбери, которого нашла на берегу. Она спасла его от нескольких пьяных французов, и его благодарность оказалась столь велика, что он упросил ее взять его с собой на корабль. Он утверждал, что в Англии работал врачом, и Мэри взяла его на «Ястреб» в качестве хирурга. Это был безобидный приземистый, толстый человечек, вскоре заслуживший всеобщее доверие, даже скупого на похвалу Уилкенса.

Когда «Ястреб» был готов к отплытию, Мэри созвала своих людей и произнесла перед ними короткую речь.

— Мои забияки, все вы подписали или поставили крестик под обычным документом, в котором вы соглашаетесь на многие условия, в том числе получать свою долю от добычи, которая нам достанется, — начала она. — Но скажу, не скрывая своего мнения, что самый важный пункт нашего договора заключается в том, что власть на корабле принадлежит капитану Риду, справедливые приказания которого вам, как бы вы ни увиливали, все–таки придется выполнять.

Взрыв хохота приветствовал эту остроту, и, обведя взглядом толпу живописных пиратов, собравшихся на палубе, Мэри почувствовала, что они находятся в хорошем расположении духа, а это самое главное при обращении к подобным слушателям.

— Но есть одно обстоятельство, которое вам следует взять на заметку и которое не указано в договоре, — продолжала она. — Мы с мистером Вейдом условились, что будем нападать лишь на французские и испанские корабли. Отчасти именно по этой причине я набирала в команду «Ястреба» одних англичан. Возможно, вы не видите оснований для подобного решения. Зачем нам выказывать верность английскому правительству, если оно не слишком–то печется о нас, скажете вы. Вы правы, но важно не путать правительство с людьми. Мне никогда не нравилась мысль сражаться со своими же соотечественниками. К тому же большинство англичан бедны как церковные мыши. И что самое важное, ребята, подумайте только, как приятно называться не просто пиратами, а каперами! Я получу полномочия капера, которые придадут нашим действиям вид законности. Они будут работать получше документа, написанного на датском языке, которыми пользуются некоторые капитаны пиратских кораблей. Сам капитан не умеет читать на датском, но размахивает этой бумажкой перед носом у всех и каждого, заявляя, что она ставит его в положение Дрейка, пока наконец не появится человек, который знает датский, и, прочитав документ, он понимает, что эта бумажка дает владельцу право охотиться на диких свиней где–нибудь на острове Эспаньола. А ведь и на ней висели королевские печати!