Владимир Фил - Путь к Океану

— Люди, чего молчим, как овцы, млядь! Барыги спецом кабак закрыли, чтобы навариться! Громи их накуй, Мама Анархия!

Люди не реагировали, в Черепке народ вялый, и я стащил друга с подоконника. Пришлось лакать холодное пиво прямо из канистры. Когда всё таки они открылись, мы зашли не в бар-гадюшник, а в ресторан — там немного культурнее. После горячего стало совсем хорошо, похмелье улетучилось, Декс стал рассказывать о широте морской души местным ханыгам и поить их пивом. Потом вовсе разошёлся — навалял в клозете халдею и отобрал у него водку, которую тот продавал на вынос по тройной цене. Пришлось спешно ретироваться. По дороге били друг другу морды без какой-либо обиды, просто для профилактики. На одной остановке он мне заехал в челюсть, на другой я ему. Добравшись до рудовоза, я вырубился, а Декс, как обычно, стоял за меня ночную вахту. С утра за всех почти сутки пришлось отдуваться мне. Декс не вставал со шконки, литрами лакал воду и жрал папаверин.

— Сдохнешь ты так когда-нибудь, дурик.

— Мы все живём для того, чтобы завтра сдохнуть, — изрекает друг словами из песни.

Так и очнулись в родном порту, встав под зачистку, все живы и здоровы, слава Богу. Пьяная навигация завершилась благополучно.

Валютой в 90-е родное пароходство нас не баловало, поэтому приходилось крутиться самим. Те, кто имел небольшой начальный капитал, покупали в Германии или Нидерландах (в основном ходили в эти страны из Эстонии) убитые «бани» (десятилетние тачки), подшаманивали кузов, колдовали над движком и гоняли в Россию, где впаривали лохам «чудо» западной автоидустрии по удвоенной стоимости. Тогда это было легко — граница открыта, оформление транзитных номеров занимало не более получаса. Но это лишь в случае ухода в отгулы — обычно машина впаривалась по приходу эстонским погранцам прямо на причале. Был случай, когда я сдал за 200 баксов старую «Копейку», взятую в Финляндии за 100 и литр белой. Но уж слишком большую роль в этом бизнесе играл случай — не каждый рейс можно было найти подходящую тачку, да и с погрузкой ее на борт в некоторых портах возникали проблемы.

А вот с водкой было поинтереснее: в Скандинавии она шла в два раза дороже, чем в Прибалтике, а в Гейропе раза в полтора. Но это была уже голимая контрабанда, как и сигареты. Декларировать с собой разрешалось литр водки и блок сигарет, а какой с этого навар? Поэтому, где только можно, делались тайные нычки. Нас круто не шмонали, и из-за этого команда совсем потеряла нюх — держали десятки поллитровок в рундуках собственных кают. Дело тут ещё в комсоставе и, непосредственно, в капитане. Если он лоялен и сам этим занимается — команда в шоколаде. Всё делается чётко и слаженно, на общак, налажены рынки сбыта и спалиться практически невозможно. Но это, в основном, у речников, которые с Ярославля на Финляндию гоняют. У них всего 3–4 валютных дня выходило (валюту давали суточными командировочными при открытии границы), поэтому котрабас водкой — основной заработок.

Мы же ходили с Прибалтики, которая уже стала заграницей, и валюта капала каждый день. У капитанов краник был отвёрнут намного больше — тут и представительские, и за проход проливов без лоцманов, и премия за вовремя доставленный груз и многое ещё, что мне не ведомо. Даже на продуктовых экономили, суки, и лишь единицы делились с командой. Так что риск спалиться на водке им был абсолютно ни к чему. Они полностью перекрывали кислород всем, вплоть до старпома с дедом и заставляли комсостав пасти команду. Там, как ни крути, настучат по-любому, поэтому заниматься водкой было совершенно нереально.

Были и такие, которые знали, что команда торгует, но закрывали на это глаза, типа, я не вижу, значит этого нет — давали и другим заработать (эти, кстати, и продуктовый остаток на общак кидали, и лоцманские, как положено). Приходилось ныкаться и от своего комсостава, и от чёрной таможни. Крупные партии, естественно, не всегда проходили, но курочка по зёрнышку исправно клевала. Было сложно, но можно. Вынести незаметно из порта пять поллитровок не проблема, а уж толкнуть их в городе и вовсе, как два пальца об асфальт. Вышел с полтинником, вернулся с соткой, всего делов-то (в Скандинавии).

А уж как там нашу водку любят! Разгружаемся в Гётеборге, толкнули шведу-тальману пару пузырей, через час припёрся: «Вотка-вотка ещё!» Здоровый викинг бля, амбре есть, а ни в одном глазу. Ещё через час по-новой: «Вотка тавай!» Нашли кое-как поллитровку — всю водку сдали ещё с утра. Так он ещё раз приходил, всё перерыли, у трёшника (третий помощник капитана) была бутылка шампусика ко дню рождения, ею кое-как отмазались.

Такой ещё нюанс — им подавай только водку «Русская», «Столичная», «Сибирская», прибалтийский «Кристалл» напрочь покупать отказываются. Так голь на выдумки хитра, у нас в полубаке целый склад пустой тары был, притащили в котельную, быстренько отпарили чухонские этикетки и приляпали свои хозяйственным мылом, сразу влёт ушла. Да и какая разница — в то время что у нас, что у них спирт разбавленный разливали. Сами же этот спирт из Голландии обратным рейсом возили.

Короче, худо-бедно, но экономические отношения налаживались.

Стоим в Клайпеде, грузимся на Фредериксверк (Дания). Отличный рейс, команда на взводе в предвкушении хорошего навара. Схема идеальна по своей простоте: берём здесь водку, делаем чейнч во Фридриксе на слегка подержанную автомобильную резину и сдаём её в Прибалтике. Продавец и покупашка уже найдены, навар больше, чем просто с водки, вобщем, всё в цвет, вот только команда забухала не по-детски и я простыл напрочь, ни до чего дела не было, температурил, кое-как отстаивал вахты и на шконку. Да и жопой что-то чуял, наверное, поэтому в этом карнавале не участвовал.

На переходе нижняя палуба продолжала бухать — водки взяли море. Крутого досмотра на этом судне никогда ещё не было, никто из команды не сталкивался с чёрной таможней, поэтому расслабились по-пьяне, наивное мудачьё, и алкоголь толком не зашхерили. Большую часть сунули в мешках за воздушные балоны в машинном отделении, а особо ипанутые держали в каютах: «А, куйня, какой шмон, так, просто проверят документы, и всё (до этого рейса так оно и было)». И продолжали пить.

К Фридриксу подошли ближе к обеду. Швартовку я перенёс отвратительно — температура 37,5, слабость, трясло всего, да ещё привлекли внимание четыре чёрных тонированных «Гелика» на причале, и сердце в первый раз ёкнуло. До вахты оставался час, решил ещё поваляться на шконке, но не тут-то было — по трапам загромыхали тяжёлые берцы, гораздо больше, чем нужно для простой проверки документов, и сердце ёкнуло во второй раз. Не за себя, мне бояться было нечего — газовый ствол и оставшиеся с прошлого рейса четыре бутылки водки лежали в надёжном месте. Слышу звон за переборкой в соседней каюте — ага, у Тормоза водку из рундука изымают. Следующая каюта моя, она чиста, как моча младенца. Заходят двое в чёрной форме, предъявляют полномочия и начинают выворачивать ящики под мою ехидную ухмылку. Находят пузырёк из под лекарства, в нём мелкая соль. «What is it? Drug?» — «Ага, Cocain, млядь». Тот осторожно лижет и лыбится: «Joke? It’s salt». Так и уходят несолоно-хлебавши.