Игорь Всеволожский - Неуловимый монитор (Художник Г. Туфанцев)

— Берегут для себя фашисты, — со злобой говорил Алексей Емельянович. — Убеждены, что захватят целехонькими! Шалишь, не удастся!

Мы встали у стенки завода. На корабль пришли судоремонтники. Главным образом это пожилые люди, старики и юные девушки. Железняковцы — среди них были и токари, и слесари, и электросварщики — трудились вместе с рабочими. Им хотелось как можно скорее подготовить свой корабль к новым боям.

В кают-компании Алексей Емельянович изучал с офицерами карту Южного Буга: нам предстояло охранять Варваровскую переправу, понтонный мост через реку и помогать сухопутным войскам оборонять город. На дальних подступах к Николаеву уже шли упорные бои.

Овидько трясла малярия, но он все же нес вахту. «Не время отлеживаться», — говорил богатырь. Дежуря, он с трогательной нежностью поглядывал на совсем юную девушку в брезентовом комбинезоне, работавшую высоко над палубой, на сигнальном мостике. Когда она закрывала лицо защитным щитком, в ее ловких руках вспыхивал голубой огонь электросварки. Чего греха таить — не один Овидько заглядывался на юную сварщицу. Некий корреспондент хотя и понимал отлично, что девушкам не нравятся молодые люди в очках, все же… нет-нет задирал голову и поглядывал на мостик.

Вдруг послышался короткий вскрик, что-то на миг заслонило от меня солнце и всплеснулась вода. Прежде чем я сообразил в чем дело — Овидько уже махнул за борт как был: в суконных брюках и белой форменке, с пистолетом на ремне, в бескозырке…

— Человек за бортом!

Сбежались матросы.

— В чем дело, товарищ Травкин?

— Овидько!.. Девушка!..

— Давай, давай сюда! — уже кричали матросы.

— Тащи Овидьку, ребята!

— Девчушку вытаскивай!

И Овидько, и спасенную им девушку втащили на борт.

Через полчаса Овидько лежал на койке и маялся в бреду: его снова трясла малярия. Девушка, хлебнувшая порядком соленой воды, уснула в корабельном лазарете. А в это время Громов и Перетятько выстирали ее комбинезон и по очереди его гладили.

Оправившись, сварщица попросила показать своего спасителя. Овидько затрясло еще пуще, когда она расцеловала его.

Через несколько дней ремонт был закончен и мы прощались с рабочими. Ильинов пел «Стеньку Разина», «Бурлаков»; потом матросы плясали с девушками на палубе. Прощаясь, Овидько бережно взял в свои огромные ручищи маленькую ручку спасенной им Оли (так звали полюбившуюся всем сварщицу) и пробасил:

— Ты гляди больше в воду не падай, а то и плавать не умеешь толком. Учись, птаха.

— Научусь! — пообещала Оленька.

Какой крохотной казалась она рядом с нашим богатырем!

На другой день мы уже заняли огневую позицию в Южном Буге.

Поблизости была переправа. По понтонному мосту непрерывной лентой текли войска, бронемашины и танки.

На «Железняков» прибыл офицер связи старший лейтенант Андрей Савельев. Он рассказал, что противник уже вошел в соприкосновение с нашими частями, занимающими линию обороны, и накапливает бронетанковые силы примерно в шести километрах от нас, собираясь завтра утром атаковать и пробраться над Бугом в тыл нашей обороны. Наши собираются упредить фашистов и контратакой сбить их с занимаемых позиций. «Железнякову» предписано до наступления рассвета открыть огонь по скоплениям сил врага.

— Танки противника не имеют горючего и боезапаса и ночью собираются заправляться, — докладывал Савельев.

— Кто ходил в разведку? — спросил командир корабля.

— Мои ребята и я, — просто ответил старший лейтенант и поспешил добавить, что, собственно, ничего мудреного в этом нет: ведь сплошной обороны окопного типа с проволочными заграждениями нет ни у нас, ни у немцев и поэтому проникнуть в расположение их частей сравнительно легко.

Кажется, Савельев больше всего опасался, как бы его не заподозрили в хвастовстве.

Мне понравился этот загорелый, обветренный офицер, худощавый, подвижной, наверняка хороший спортсмен. Нравился его негромкий голос; я поражался спокойствию человека, только что побывавшего в логове у врага.

Ночью он снова уйдет туда — он и его товарищи. Как только начнется артиллерийский налет «Железнякова» по скоплению танков, разведчики Савельева откроют огонь в тылу у противника, создавая видимость высадки десанта. В это время наши стрелковые подразделения атакуют фашистов… Савельев на этот раз будет корректировать наш огонь.

Он ушел, сказав «до завтра» так просто, будто был убежден, что останется жив.

Вот уж под стать железняковцам этот помощник!

Около часа ночи «Железняков» получил долгожданную команду с корректировочного поста. Савельев командовал: «Прицел… целик» и наконец — магическое: «Залп»!

Сто пятьдесят осколочно-фугасных снарядов было выпущено за двенадцать минут. Мы услышали несколько раскатистых взрывов среди блеска дальних зарниц.

Мне казалось, что я слышу могучее «ура». Может быть, я и не слышал его, даже наверное не слышал, но атака позиций противника — началась.

Через два дня под вечер Савельев и его три боевых друга возвратились на «Железняков». Живые, здоровые, но — в каком виде! Куда девалась флотская аккуратность! Это были оборванцы, заросшие и осунувшиеся, но с целой кучей трофеев — цейсовскими офицерскими биноклями, планшетками с картами, пистолетами, стереотрубой.

Четыре разведчика вошли прямо в кают-компанию, где свободные от вахты матросы и офицеры — в который уже раз! — смотрели «Большой вальс». Картину прервали, зажгли свет. Тут уж было не до кино!

Савельев рассказывал скупо, слишком скупо, я бы сказал, и слушателям приходилось дополнять его суховатый доклад своим воображением.

В пехоте «четверку» Савельева пополнили еще несколькими разведчиками, в том числе к нему пришел старшина Минаев. Это был человек лет тридцати пяти, в прошлом — преподаватель немецкого языка в вузе. Он прекрасно говорил по-немецки. В ночную операцию Минаев вышел в форме фашистского офицера. Грудь его украшали немецкие кресты и медали.

Обойдя кукурузными и подсолнечными полями передовые части противника, разведчики подошли к заранее намеченной высотке. На ней и расположился корректировочный пост; стрелки окопались, заняли круговую оборону.

Минаев ушел в лес, откуда слышался гул моторов. Вернулся он, приведя с собой пьяного гитлеровца, шофера. Отважный разведчик бродил по лагерю, где заправляли танки и бронемашины, видел их экипажи, сидевшие группками под кустами, слышал почтительный доклад какому-то господину оберсту. Минаеву пришла было в голову мысль — захватить столь заманчивую дичь, как гитлеровский оберст, но он тут же вспомнил наказ своего начальника: не увлекаться, помнить, что от вас зависит успех всего дела. Несколько раз старшине приходилось вскидывать руку в фашистском приветствии и провозглашать «хайль Гитлер». Уходя, он прихватил с собой пьяного шофера.