Владимир Алексеев - Океан. Выпуск второй

Наступил май. Под Севастополем развернулись ожесточенные бои. Ветер даже до нас доносил дым пожарищ, гул орудийной канонады. Ночью полнеба полыхало заревом.

В ночь на 3 мая торпедный катер Юрченко с командиром отряда Харлампием Константиновым на борту и артиллерийский катер Нестора Котова с командиром звена Владимиром Пилипенко милях в пяти от мыса Херсонес обнаружили конвой с довольно сильным охранением, непрерывно перемещающимся вдоль строя. Командир отряда приказал уменьшить ход и зайти с кормовых углов. Видя, что противник ничего не подозревает, наши командиры при очередном галсе немецких катеров пристроились им в кильватер и так прошли вдоль строя, выбирая цели. А на обратном пути, как только Юрченко оказался на выгодном курсовом угле, он выпустил в транспорт две торпеды и отправил его на дно.

Спохватившиеся корабли охранения бросились за отходившим катером Юрченко, но Пилипенко прикрыл его отход залпом «катюш». Отойдя на перезарядку, он заметил, что следовавшая на буксире в конце строя большая сухогрузная баржа осталась без охранения, а буксир занимается спасением гитлеровцев с потопленного транспорта. Тогда Пилипенко приказал Котову атаковать баржу. После двух пристрелочных снарядов на нее был обрушен залп из 22 ракет. На глазах у моряков огромная баржа опрокинулась.

9 мая 1944 года затаив дыхание мы слушали по радио приказ Верховного Главнокомандующего об освобождении Севастополя. В числе особо отличившихся были названы многие соединения армии и флота, в том числе и катерники капитана 2-го ранга В. Т. Проценко.

Штаб подвел итоги наших боевых действий у западных берегов Крыма. С 9 апреля по 11 мая 1944 года торпедные катера бригады потопили 10 транспортных судов противника общим водоизмещением около 9000 тонн и четыре сторожевых катера водоизмещением 600 тонн, много кораблей повредили. Сколько при этом было уничтожено вражеских солдат и боевой техники, установить не удалось. Но в числе десятков тысяч гитлеровцев, уничтоженных нашим флотом на море, имеется и доля катерников.

На правом берегу Невы, недалеко от моста лейтенанта Шмидта, стоит старое здание, при одном взгляде на которое вспоминаются невольно времена парусного флота, первые кругосветные плавания, открытия в далеких жарких странах, адмиралы с длинными подзорными трубами и бомбардиры с банниками и ядрами. Это здание Морского училища имени Фрунзе, бывшее когда-то Морским кадетским корпусом.

Сергей Адамович Колбасьев, автор книг «Поворот все вдруг», «Правила совместного плавания», «Салажонок», хорошо еще помнил этот Морской корпус с его своеобразным бытом, с его традициями и историческими особенностями.

Он писал в повести «Арсен Люпен»:

«Еще я помню его в нестерпимом сиянии всех люстр, в блеске паркета и золотого шитья на черных мундирах, когда весь батальон стоял в ротных колоннах, имея оркестр на левом фланге, и вице-адмирал с седым клином бороды на красной орденской ленте, торжественно кашлянув, произносил:

— Здравствуйте, гардемарины, кадеты и команда!»

Этот Морской корпус формировал характер будущих офицеров российского флота, как подразумевалось — верных слуг самодержавия. Бывали, конечно, годы, когда в числе воспитанников корпуса оказывались такие свободомыслящие умы, что о них не любило вспоминать корпусное начальство. Но среди кадетов передавалось из поколения в поколение, что несколько десятков декабристов и революционеров-семидесятников вышли из их корпуса и что сам руководитель военной организации «Народная воля» Суханов был гардемарином. Но об этом передавалось доверительно. Учились в корпусе дети состоятельных родителей, из дворянских семей, и заниматься политикой им не пристало.

Автор рассказов о первых моряках Красного флота Сергей Адамович Колбасьев родился в 1898 году в Петербурге, в семье коллежского асессора Адама Викторовича Колбасьева. Мать его, Эмилия Петровна, урожденная Керуана, чьи родители были выходцами с острова Мальта, передала сыну фамильную склонность к языкам, и он отлично владел впоследствии английским, французским, немецким и дополнительно изучал шведский и фарси.

До поступления в Морской корпус Сергей Колбасьев учился в гимназии Лентовской, считавшейся «красной», потом, по настоянию матери и дяди-моряка, перешел из шестого класса гимназии в Морской корпус.

Он учился в годы, когда началась первая мировая война. И хотя корпус и был отгорожен от внешнего мира и строго держался своих традиций, но вести с театра войны, вести о том, что происходит в стране, брожение, все ширившееся в столице на Неве, рабочие волнения, недовольство царским режимом, смутное предчувствие перемен в сознании гардемаринов и толкали их на поступки, которые ранее были бы невозможны.

В повести «Арсен Люпен» Колбасьев рассказал, как два смелых, предприимчивых гардемарина начали донимать корпусное начальство целой серией ошеломительных розыгрышей и дерзких выходок, приписывая их легендарному персонажу французского романиста Арсену Люпену. И хотя за любой из этих поступков виновным грозил строгий суд и исключение с последствиями, все же эти поступки не выходили за грань юношеских выходок.

Ничего серьезного в политическом отношении в них не было.

И, несмотря на такую фронду, героям этих острых проказ все же казалось, что придет час их выпуска из корпуса и они прибудут на боевые корабли чистенькие, новенькие, в хорошо пригнанных мундирах и предстанут перед начальством, чтобы начать боевую службу на флоте «его величества».

И корпусные их приключения станут воспоминанием юности, а в жизни они будут командирами, постепенно втягивающимися в трудную корабельную жизнь, наглухо отделенными от существования исполнительных, дисциплинированных матросов, называющих их «ваше благородие» — и не иначе.

Но не успели молодые люди представить себе будущность после окончания корпуса, как будто морской шквал ударил о стены их училища, ворвался внутрь и смыл все старые традиции и вместе с ними власть всесильных командиров. Февральская революция сбросила царя, устои повалились, растерявшиеся начальники ничего не могли объяснить. Перед лицом исторической бури, восстания народа смешны были всякие гардемаринские розыгрыши, и закономерно в коридоре училища появилось объявление:

«Я умер. Арсен Люпен».

И когда друзья Бахметьев и Лобачевский выходили из корпуса вместе, они на углу Седьмой линии и набережной, расставаясь, сказали друг другу: «Прощай! Прощай!»