Артуро Перес-Реверте - Осада, или Шахматы со смертью

— Вы в самом деле не против прогуляться, капитан?

— Совсем не против. С радостью.

Капитан, шагая слева от Лолиты по середине мощеной улицы, вводит хозяйку в курс дела. Не без усилий он берет себя в руки и сосредоточенно докладывает, что плаванье, можно считать, прошло успешно. Взяли пять судов, из них одно — французская шхуна под португальским флагом — оказалось особенно богатой добычей: шло из Таррагоны в Санлукар с грузом тонкого сукна, обувных кож, седел, шерсти и с корреспонденцией. Ее Пепе Лобо передал флотскому начальству. Все указывает на то, что за шхуну будет выдана изрядная премия. Четыре других корабля — две тартаны, фелюга и шебека — везли не такой ценный груз: сельдь, изюм, бочарная клепка, соленый тунец. На контрабандистской фелюге из португальского порта Фаро обнаружилось, впрочем, пятьдесят золотых унций [39] В данном случае испанская монета XVII — первой трети XIX вв. равняется 80 песетам. с клеймом короля Жозефа.

— И вот с этим возникли сложности в морском трибунале. Так что золото опечатали и отправили на Гибралтар, чтобы никто не мог его тронуть.

— Обошлось без потерь?

— Обошлось. Все сдавались по первому требованию. Только опять же эта фелюга вздумала заморочить нам голову — вначале подняла свой флаг, потом решила побегать с нами взапуски на отрезке от Тарифы до мыса Карнеро…

— Все наши люди целы и невредимы?

Пепе Лобо с удовольствием отмечает про себя, что она сказала «наши», а не «ваши».

— Все. Благодарю вас.

— О чем вы хотели посоветоваться со мной?

Французы напирают на Тарифу, объясняет он, и ее, кажется, ждет судьба Альхесираса. Они, похоже, намерены взять под контроль всю эту часть побережья. Говорят, что генерал Леваль с десятью или двенадцатью тысячами пехоты и кавалерии при скольких-то пушках осадил Тарифу или вот-вот обложит ее. Из Кадиса шлют туда все, что могут, но могут немного. Не хватает кораблей, англичане же делиться не желают и своих судов не дают. Тут еще и сложности со связью, с получением и отправкой депеш. Командующий флотилией дон Кайетано Вальдес говорит, что не может выделить для этого ни одной канонерской лодки.

— Короче говоря, «Кулебру» на месяц зачисляют в состав Армады.

— Иными словами, реквизируют для нужд обороны или как там это называется?

— Нет, до этого пока не дошло.

— А что она будет делать?

— Доставлять донесения и прочую официальную корреспонденцию. «Кулебра» быстроходна и маневренна… Тут есть свой резон.

Не похоже, чтобы это известие очень уж встревожило Лолиту Пальму. И чтобы оно стало для нее новостью, догадывается корсар.

— Вы, надо полагать, останетесь капитаном.

Пепе Лобо улыбается:

— Кто не отставлен, тот оставлен.

— Это было бы против всех правил. И мы бы никогда не согласились на это без серьезного возмещения… А в нынешние времена Армада едва ли что-нибудь кому-нибудь может компенсировать. Флот разорен, как, впрочем, и все остальное. А может быть, и еще больше.

Дон Эмилио и Мигель Санчесы придерживаются того же мнения, спокойно замечает капитан. Так или иначе, от командования «Кулеброй» его не отстранят. Капитанов не хватает — всех, кто имеется, призвали на службу во флотилию маломерных судов.

— И в любом случае король платит жалованье экипажам и выделяет средства на снаряжение. Наши патенты продлены на срок фактической службы. С жалованьем, впрочем, все неясно… Флотские и свое-то не получают. Но по крайней мере, они обязаны будут снабдить нас всем необходимым — порохом, парусиной, канатами, провиантом… Попробую также разжиться у них пальниками.

Лолита Пальма задумчиво кивает. Пепе Лобо не мог не заметить, как изменился ее тон, когда речь зашла о делах, — сделался жестче и безличней. В голосе стал позванивать металл. Корсар украдкой, стараясь, чтобы этот взгляд остался незаметен, скашивает глаз направо. Женщина рядом с ним идет, глядя прямо перед собой, к крепостной стене, начинающейся в конце улицы. В профиль хороша, заключает он. Все еще хороша — так будет вернее. Прямой, быть может, даже чрезмерно прямой — лучше бы он был чуть вздернут — нос. Излишне твердая складка губ. Но они могут оказаться мягкими и нежными. В зависимости от настроения. От того, кто прильнет к ним поцелуем. Еще несколько шагов — и вопрос: «А целовал ли их кто-нибудь?» — ставит капитана в тупик.

— Когда снимаетесь?

Корсар почти вздрагивает от неожиданности. Очнись, болван, одергивает он себя.

— Пока еще не знаю. Скоро, должно быть. Как только получим приказ.

Они незаметно дошли уже до площади Посос-де-ла-Ньеве. Налево тянется Аламеда, обсаженная высокими пальмами и по-зимнему голыми кустами, которые в три параллельных ряда тянутся вдоль стены до колоколен церкви Кармен и охристых очертаний бастиона Канделария, наподобие корабельного форштевня врезающегося в пепельно-серое море.

— Ну что ж поделать… — говорит Лолита Пальма. — Боюсь, мы не сможем воспрепятствовать этому. В любом случае я сама займусь обеспечением гарантий… Известно, каково это — иметь дело с военным флотом. Дон Кайетано Вальдес — человек в общении не слишком приятный, но здравомыслящий. Я давно его знаю. Он — первый кандидат на должность губернатора и капитан-генерала Кадиса, если подтвердится, что Вильявисенсио в самом деле войдет в состав нового Регентства. Об этом объявят после Рождества.

Они остановились у стены, возле первых деревьев и каменных скамеек Аламеды. Отсюда хорошо видно, как чуть заметно колышется свинцовое холодное пространство бухты. Ни малейшее дуновение не ерошит ее поверхность, у одного берега тонущую в туманной дымке, а у другого, дальнего, — в низко нависших тучах, скрывающих Роту и Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария. Руками в перчатках Лолита опирается на эбеновую, отделанную перламутром рукоятку своего черного зонтика.

— Я так поняла, что вы были в Альхесирасе во время эвакуации?

— Был.

— Расскажите, что видели. Мы ведь знаем лишь то, о чем писали газеты на прошлой неделе: беззаветный героизм наших солдат… огромный урон, нанесенный противнику… И тому прочее.

— Да особенно-то нечего рассказывать. Мы стояли на рейде Гибралтара, оформляя захват португальской фелюги, как вдруг начался сильнейший обстрел, и люди бросились спасаться на Исла-Верде и на корабли. Меня попросили помочь, и я помог в меру сил… Надо было глядеть в оба — прибрежные воды там очень грязные… И так вот несколько дней кряду возили беженцев и военных в Ла-Линею. За этим нас и застали французы, когда вошли в город и принялись бить по нам с высот Матагорды и с башни Вильявьехи.

Он говорит скупо и как бы через силу, не упоминая о том, как испуганные женщины и дети без еды и крова дрожали от холода под дождем и ветром, ночуя на камнях острова или на голой палубе. Как последние солдаты и ополченцы-геррильеры, разнеся топорами мостик через реку Мьель и прикрыв всеобщую эвакуацию, бежали потом по берегу, а французские стрелки выцеливали их, как зайцев. Как один сапер — Пепе Лобо видел это в трубу — вдруг вернулся под огнем подобрать раненого товарища, но, не успев добраться до последней шлюпки, попал к французам в плен.