Артуро Перес-Реверте - Осада, или Шахматы со смертью

— И вы за этим сюда пришли?

Это — не вполне вопрос, и в словах капитана нет удивления. И Лолита Пальма не отвечает. Не находит в себе сил ответить. На несколько мгновений ее охватывает непривычное, почти болезненное изнеможение. Сердце стучит все так же сильно, но теперь — так редко и замедленно, что кажется, будто от удара до удара проходит не меньше минуты. Лолита знает: она дошла, докуда смогла. Знает это, без сомнения, и капитан: чуть поколебавшись, он дотягивается до ее левой руки, слегка, едва ощутимо прикасается к ней, словно приглашая пройтись немного. Сдвинуться с места, шевельнуться. И Лолита следует мягкому нажиму его пальцев. Послушно позволяет вести себя. Проходит рядом с ним несколько шагов, сама не зная, куда идет. И еще миг спустя слышит его голос:

— К Роте подобраться невозможно… Наверняка бросили якорь, как обычно на трех с половиной морских саженях: справа — скалы, слева — мыс. И все подходы простреливаются батареями с Гальины и Пунтильи насквозь.

Ну, хоть не расхохотался мне в лицо, думает Лолита с облегчением. Не стал смеяться и, вопреки ее опасениям, не сказал ничего неподходящего к случаю. Выразил сомнения серьезным и сдержанным тоном. Кажется, он в самом деле намерен объяснить, почему это неосуществимо. Почему ее просьба не может быть выполнена.

— Можно попытаться ночью. Если продержится норд-вест, достаточно обрубить якорный канат и поставить парус — бригантина сама отойдет в море… — холодно произносит Лолита.

И смолкает, выжидая, пока ее слова произведут нужное действие. И Пепе Лобо увидит ту картину, которая сложилась у нее в голове после целого дня размышлений и после того, как ей накрепко врезалась в память морская карта, развернутая на столе в ее кабинете. Теперь Лолита замечает, что капитан взглянул на нее иначе, с особым интересом. Может быть, даже с удивлением. С удивлением, к которому примешивается веселое ожидание. Однако его удивленный тон не кажется притворным:

— Я вижу, вы подготовились всерьез.

— Это оттого, что все слишком серьезно.

Площадь Ментидеро сужается, переходя в эспланаду, где с одной стороны стена, с другой — море, а по бокам — артиллерийский парк и казармы Канделарии. Новые и новые костерки, на которых что-то варится, горят возле палаток с переселенцами. В детский гомон вплетается меланхоличный разнобой звуков, беспорядочный струнный перебор — кто-то настраивает гитару. На пороге угольной лавки в одном из крайних домов дремлет пожилая женщина в черной косынке. За дверью в немощном свете масляной лампы угадываются мешки и п а рные — чтоб удобней было грузить на спину ослику или мулу — корзины с товаром.

— Ветер переменится, «Марк Брут» выйдет из бухты… — говорит Пепе Лобо. — Вот тогда — в открытом море, вдали от береговых батарей — и надо будет попытаться захватить его.

— Это слишком поздно. Он пойдет под конвоем, и французы будут смотреть в оба. Наш единственный козырь — внезапность.

Лолита Пальма угадывает скептическую усмешку на губах корсара. После той ночи на карнавале все, что имеет отношение к этим губам, незамеченным не остается.

— Это задача для боевого корабля, для Королевской Армады, а никак не для нас.

Собрав все свое хладнокровие, Лолита смотрит в зеленые глаза. Но под ответным взглядом теряется и какое-то время не знает, что сказать. Черт возьми, думает она. Должно быть, это от того, каким он видится мне сегодня. От того, что я предлагаю ему сделать. Ему, его команде, его кораблю.

— Армада не станет заниматься защитой чьих-то частных интересов, — отвечает она с полнейшим самообладанием. — В самом лучшем случае рассчитывать можно лишь на то, что, когда выведем бригантину из бухты, несколько канонерок с Калеты подойдут поближе и прикроют огнем… Но и это весьма сомнительно. Твердо мне никто ничего не обещал.

— Вы что же — виделись с кем-нибудь из начальства?

— Я говорила с самим Вальдесом. Передаю вам его слова.

— Но «Кулебра» — не военный корабль, а корсарское судно. Ни оно, ни экипаж не подготовлены для таких дел.

Они уже вышли теперь под ветер, туда, где к эспланаде примыкают ротонда и полузасохший садик рядом с пороховыми складами. Чуть поодаль тянется крепостная стена с караульными будками и пушками, окутанными медленно гаснущим лиловатым сумеречным свечением. От влажного солоноватого мистраля треплются, льнут к лицу кружева черной мантильи.

— Послушайте, капитан… Я сообщила вам о двадцати тысячах песо, припрятанных в трюме «Марка Брута», но не сказала еще вот что. К призовым деньгам, которые и так причитались бы вашим людям за спасение этого груза, я добавлю еще десять процентов от этой суммы.

— Сорок тысяч реалов? Вы это всерьез?

— Мне не до шуток Две тысячи песо серебром. Это на двадцать процентов больше того, что вы и ваши люди получали до сих пор. Не говоря уж, разумеется, о причитающемся вам по закону.

Следует молчание, оценивающее и продолжительное. Лолита видит, что корсар складывает губы трубочкой, словно бы для того, чтобы протяжно свистнуть. Но удерживается.

— Я вижу, для вас это важно, — произносит он наконец.

— Жизненно важно. Не возместив такой потери, фирма «Пальма и сыновья» может считать себя банкротом.

— Неужели так плохи дела?

— Хуже некуда.

Резкая прямота ответа, нежданно и будто непроизвольно слетевшего с языка, удивляет саму Лолиту. На мгновение задержав дыхание, она в растерянности не решается отвести глаза от Пепе Лобо, который смотрит на нее очень серьезно. Может быть, не стоило так говорить, в тревоге спрашивает она себя. Заходить так далеко. Совершенно очевидно, что она никогда бы не сделала такого признания ни дону Эмилио, ни Мигелю. Да и никому на свете. Слишком она для этого горда и благоразумна. Слишком хорошо знает свой город. И вдруг чувствует — капитан видит то и другое с такой ясностью, словно читает эти мысли, проносящиеся у нее в голове. И, как ни странно, от этого она успокаивается.

— Соваться туда — самоубийство, — говорит корсар после долгого молчания.

Они остановились у парапета стены — как тогда, в ночь карнавала, думает Лолита — и смотрят, как вдалеке, над водой, зыблемой ветром у камней бастиона Кочинос, поочередно вспыхивают и потом сливаются в единую прямую линию одиночные тусклые, дрожащие огоньки за мысом Рота, до которого — шесть миль взъерошенного моря в белых пенных барашках.

— При таком-то ветре, — продолжает Пепе Лобо, — можно разве что развернуться у французского форта на Санта-Каталине и вслед за тем подойти где-нибудь совсем близко к берегу… Но это значит — трижды подставить борт их пушкам.

— Ночь безлунная. Это даст несомненное преимущество.