Станислав Симонян - Как стать испанским рыбаком

– ЕЩЁ РАЗ СПАСИБО. УДАЧНОГО ПЛАВАНИЯ!

Часа через три начало светать, и хоть ветер и волны не уменьшились, при свете как-то стало веселей и не так страшно. На горизонте появился маленький остров, скорей кусок камня с небольшим посёлком Линоза. Было принято решение спрятаться с подветренной стороны, встать на якорь и переждать стихию. Хотя больше нужен был физический и моральный отдых. Мне просто необходим был стакан виски и минимум три часа сна.

Из люка показалась голова дочери.

– Папа, меня опять укачало!

– Уже скоро приедем, час остался, спрячемся – качка прекратится.

– Ну укачало-то сейчас.

– Ну потерпи немного…

– А можно ещё пива?

– Ну что, изменник родины? Жив ли ты там, на хлебах заморских? – протяжно, словно нехотя, будто продолжая вчерашний разговор, произнёс в трубке скрипучий тенорок. Эту интонацию, эту словесную игру я не мог ни с чем спутать. И хотя не слышал этот голос больше десяти лет, заученно, почти профессионально, отреагировал на реплику.

– Хлеба заморские – ой как сладки, а дым Отечества до нас не долетает. Чего тебе, Шапкин? Почто тревожишь толстого, ленивого диссидента? Отчего нарушил мою дрёму и негу послеобеденную? Неужто соскучился, хороняка, кости старые решил погреть на земле Рыцарей Мальтийских, а денюжек на постоялый двор жалко? Всего-то ничего, лет двенадцать прошло, как не виделись – не слышались…

Лёша Шапкин был моим однокурсником по театральному училищу, ровесником и былым близким другом. После выпуска, в конце восьмидесятых, нас стандартно развела судьба. Лёша отправился покорять Москву, как все молодые актёры, я же вернулся на Север, решив окончить театральную карьеру и стать серьёзным журналистом. Связь мы быстро потеряли, но в театральном мире это не беда. Этот мир очень узкий, можно сказать, камерный – все театральные через одного друг друга знают, и слухи об успехах или провалах каждого очень быстро расходятся по всему Советскому Союзу.

Я слышал, Лёша сделал головокружительную карьеру в одном из московских театров, к тридцати годам стал Заслуженным Артистом России, но потом пропал со всех горизонтов. Почти всегда это означало или тяжёлую болезнь, или смерть, но в Лёшином случае – ходили какие-то неподтверждённые сплетни, что он попал в секту, увлёкся религией и… в общем, никто ничего не слышал о нём. Конечно, я был несказанно рад услышать бодрый голос былого друга, от вопросов распирало, но нужно было придерживаться сценария.

– Ой, ну вот тебя и раньше было не провести, зришь в корень, провидец ты наш, – продолжал тянуть резину Лёша. – Ну, конечно, куда нам, сирым и убогим, до вас, богатеев мальтийских с яхтами и весталками, одной просфорой сыты бываем, что Бог даст – тем и живём. Но вот тут Бог, как ты истинно заметил, дал мне возможность посетить твой благословенный остров, я и выпросил твой номер у твоей бывшей жены (тоже нашей однокурсницы). Найдётся у тебя уголок мощи старческие кинуть?

– Ну разве что в порядке дела благого. Глядишь, зачтётся…

– Ещё как зачтётся, я уж постараюсь.

Лёша Шапкин, парень из небольшого приволжского села, никогда не блистал ни ростом, ни статью. Приёмную комиссию театрального он покорил исключительно своим талантом. Был Лёша чуть ниже среднего роста, имел заштатную внешность, жидкие волосы и мощное обаяние острохарактерного актёра. До поступления он даже умудрился пару лет поработать в профессиональном театре и играл там отнюдь не «Кушать подано…».

Вместе с опытом большой сцены Лёша принёс в училище и опыт «закулисья». В интригах, сплетнях и изворотливости ему не было равных. Наверное, это нас и сблизило. Я вырос в театре и легко определял, когда однокашник врёт или задумал какую-нибудь «поганку». Лёша грамотно счёл, что нам лучше быть друзьями, нежели скрытыми противниками, благо по фактуре мы кардинально отличались, чем исключалась сценическая конкуренция. Только вот тщеславен он был безмерно.

Встречая Шапкина в мальтийском аэропорту, я наблюдал, как самолёт из Москвы заруливает на стоянку, как подают трап и думал: «Интересно, как он изменился за эти годы – потолстел, полысел, узнаю ли сразу?»

Двери самолёта открылись, и первым на трап шагнул… русский поп в богатом, парадном, расшитом золотом облачении. Высокий головной убор он придерживал рукой, в другой нёс дорогой кожаный портфель.

– Мать твою… – мелькнуло в голове. – Только Лёха мог устроить такой спектакль, его стиль. Но как?

Когда священник появился в зале ожидания, провожаемый сотнями любопытных взглядов мальтийцев и туристов, и направился ко мне, я чуть не впервые за свою жизнь оробел. Ряса, богатое убранство не было бутафорией. Мало того, финальную точку в образе ставил настоящий боевой орден на груди моего однокурсника.

– Лёша… ой, простите, Батюшка… – промямлил я, не зная, приложиться к руке священника или протянуть для пожатия?

Именно на такой эффект Шапкин и рассчитывал. Медленно подойдя ко мне, он аккуратно поставил портфель, повернулся к толпе встречающих и размашисто осенил их православным крестом, благословляя. В ответ добрая сотня человек почему-то захлопала. После чего повернулся, обнял меня и, так же картинно, троекратно поцеловал, после чего протянул руку, но хитро, ладонью вниз, почти как для поцелуя.

– А вот хрена два, – прошептал я. К счастью, Лёша чуть переиграл, дав мне оправиться от удивления.

– Облом. Что, затянул сцену, пережал? – весело спросил священник. – Да, всегда страдал от этого, меры не знаю. Да ладно, вези меня, боярин, в келью монашескую, надеюсь, «кровь господня» у тебя припасена в больших количествах?

На яхте попу была определена собственная каюта, из которой через полчаса вышел обычный Шапкин, в китайских шортах неопределённого цвета и застиранной футболке. Пригладив жалкие остатки сметённых временем волос, он заорал: «Стас, дай я тебя поцелую, сколько лет…»

– Эээ, минуточку. Надо сначала определиться, кто есть ху… – отстранился я. – Вы… ты… и вправду священник?

– Иеромонах отец Иоасаф, настоятель одного из подворий Санкт-Петербурга, позвольте представиться.

– Иеромонах, то есть чёрный монах?

– Уже да, два года назад принял третий постриг.

– Ни фига себе. А это какое звание, если на военный лад перевести, для тупых и недалёких в церковной иерархии?

– Полковник, как минимум.

– И как мне вас теперь называть?

– Ты достал уже! Чего напрягся, попа первый раз видишь? Для тебя я был, есть и буду Лёша Шапкин. Ну разве что на людях, когда я в одеянии, не матери меня, пожалуйста. Так нальёшь зелья какого-нибудь, с устатку?

– А тебе пить можно?