Сергей Шаповалов - Император. Книга вторая. Ушаков

– Как же смогли сохранить флот? – спросил Ушаков.

– Ввиду нехватки офицерского состава, Национальное Собрание разрешило нанимать капитанов торгового флота. А морскому министру доверили выдавать патенты капитанов по личному усмотрению.

– Но это же – полный бред! – удивились офицеры. – А как же навыки? Стратегия? Фрегат или линейный корабль – это же не торговая посудина.

– Увы, это – так, – пожал плечами капитан Сенявин. – Примите во внимание ещё тот факт, что многие известные флотоводцы пали жертвами революции: Гримуар, Филипп Орлеанский, Керзен, де Эстен и многие другие достойные офицеры. Мало того, уничтожив офицерский корпус, теперь уже Конвент выпустил указ о роспуске корпуса морских комендоров и корпуса морских гренадёров. Для наведения порядка на флоте этот же Конвент создал комиссию, которая принялась жестоко насаждать дисциплину. Итог – повальное дезертирство. За шесть лет революционного ужаса французский флот лишился опытных офицеров, обученных комендоров и боеспособных солдат морской пехоты, привыкших к морю и умеющих вести абордажный бой. Матросы дезертировали. Взамен набрали недоучек с коммерческого флота и сухопутных солдат. Боеспособность флота ещё как-то держится на остатках прежнего, дореволюционного личного состава: офицерах и матросах, которые чудом не попали под гильотину. Корабли давно не чинились. Многие, просто-напросто, сгнили. В виду гнилости бортов, суда перевооружают более лёгкими пушками. Комендоры не обучены. Лоцманы, привыкшие водить торговые суда, не справляются с военными кораблями. Итог печален: английские корабли, вступая в схватку с французскими, легко их жгут или берут на абордаж.

– Но, несмотря на это, все же флот у Франции есть. И этот флот, в союзе с турецким, способен перебросить десант к нашим берегам, – сказал Ушаков. – Кто может противостоять французам? Лейтенант Белли, Григорий Григорьевич, поведайте нам об английском флоте, – попросил адмирал высокого англичанина с густыми рыжими бакенбардами.

– На данный момент английский флот является сильнейшим в мире, – начал он неспешно, взвешивая каждое слово. – Так считает мой друг, Томас Гарди, капитан брига «Мутайн». В подтверждение тому – последние победы при Доменике, при Керсанте, недавнее – у Сен-Винсента.

– Наслышаны, – кивнул Ушаков. – Испанцы были разбиты наголову, хотя в два раза превосходили в силе.

– Однако и во флоте британской короны существуют слабые стороны, – так же спокойно и размеренно продолжал Белли. – Флот большой – это верно. Но на большой флот нужно набрать много матросов. А где их взять в достаточном количестве? Тем более что денежное довольство не повышали, наверное, ещё со времён Карла Второго. Набирают в портах всякий сброд: пьяниц, бродяг, а частенько и преступников. Потери несут больше не в сражениях, а от цинги и дезертирства. Вот, тут Томас Гарди мне некоторые факты привёл. Кузен его в адмиралтействе работает клерком. От него он и узнал, что за шесть последних лет на службу набрано сто семьдесят пять тысяч матросов и офицеров – огромная армия. Из них погибло в боях чуть больше тысячи двухсот человек – полная ерунда. Но зато умерло от болезней восемнадцать с половиной тысяч, а дезертировало сорок две тысячи матросов. В последнее время участились бунты на кораблях с поднятием кровавого флага. Так что – не все так образцово в английском флоте, как может показаться.

– Все же будем надеяться на помощь адмирала Нельсона, но нам надо быть готовым к любой ситуации, – вынес решение адмирал Ушаков. – О качествах турецкого флота нам известно многое. Не раз его били. Однако по докладу нашего посланника в Порте, Василия Степановича Томара, я понял, что Турция срочно перевооружает флот и готовит новые быстроходные корабли. На верфях работают французские корабельные мастера. Так что, господа офицеры, готовим свои корабли к боевым действиям. Особое внимание прошу уделить артиллерии. Порох должен быть сухой.

Паруса надёжные. Борта законопачены и просмолены.

* * *

Ко мне в ординарцы был приставлен матрос. По виду – бывалый вояка. Взгляд цепкий. Сам бойкий, хозяйственный. Походка стремительная, чуть вразвалочку. Лицо красное, добродушное. Глаза светлые, нос картошкой. Весь его широкий лоб, скулы и даже нос покрывали веснушки. Представился: матрос Иван Дубовцев.

Тут же заставил хозяина поставить мне в комнату тумбу, раздобыл медный таз и кувшин для умывания. Рядом на гвоздик повесил холщовый рушник с малоросским узором. Приволок откуда-то пёстрый ковёр и постелил его на пол перед моим топчаном. Я готовился лечь спать, а Дубовцев уже спешил от хозяйки с пышущий жаром самоваром, связкой баранок, блюдечком с колотым сахаром и с куском жёлтого сливочного масла.

– Да что ж ты так обо мне заботишься? – удивился я.

– Как же, ваше благородие? – сказал он, разгоняя самоварный дым. – Должность моя такая – заботиться о вас. Чтобы вы ни в чем не нуждались. А ваша работа – потом под пулями стоять, да на янычар в атаку матросов водить. У нас офицеров – жуть, как мало. Турки, они же подлый народец, как бой завяжется, так стараются в первую голову всех офицеров выбить. Это вам не благородная Европа. Янычары если окружат, шпагу от вас требовать не будут, – сразу голову рубят. Им за каждую голову деньги платят. Вот, вы у меня – уже третий. Ой! – махнул он рукой, заметив, как лицо моё побледнело от ужаса. – Наболтал вам тут лишку. Простите меня, ваше благородие.

– Да не за что мне тебя прощать, – усмехнулся я. – Подумаешь – напугал. Расскажи лучше о себе. Сам откуда? Давно служишь?

– С Воронежской губернии я. Служу двадцать лет.

– А во флоте давно?

– Так, все двадцать лет матросскую форму и ношу.

– А в эскадру Ушакова когда попал?

– С адмиралом нашим вместе прибыл в Херсон, флот строили. Это ещё при графе Потёмкине было, царство ему небесное, благодетелю, – и он пустился в воспоминания, наливая мне чаю в грубую глиняную кружку: – Помню, входим мы в Херсон, а там – пусто.

– Как это?

– А вот так. Никого нет на улицах. Все убёгли. Встречает нас комендант и кричит: – Куда вы черти? В горд нельзя.

Чума.

– Чума? – меня даже передёрнуло.

– Да! Вот, так-то. Говорят, турки специально заразу завезли на кораблях, чтобы Херсон обезлюдить. Народ они – подлый. Для них со спины напасть – геройство. Гадость какую-нибудь сотворить – это они мастера. Половина города вымерла, половина – сбежала. В восемьдесят третьем это было. Точно, летом восемьдесят третьего.

– А сам ты видел чумных?

– Мёртвых? Видел однажды. Жуть! – Дубовцев передёрнул брезгливо плечами. – В карауле стоял возле въезда в Херсон. Тогда приказ был: никого из города и в город без особого разрешения не впускать и не выпускать. Гляжу, по дороге едет казак на пике у него тряпка чёрная. Сзади два быка телегу тащат. Сначала не понял, что в телеге. Гора какая-то. Пригляделся, а из этой горы торчат руки, ноги почерневшие. За телегой идут двое каторжника в длинных холщовых балахонах. На головах у них мешки с прорезью для глаз. В рукавицах. Крюки мясницкие держат. Гляжу: на ухабе телегу тряхануло, и один труп соскользнул на землю. Каторжники его крюками подхватили и обратно в телегу уложили. Казак как крикнул на меня: что, мол, пялишься, олух эдакий. В сторону отойди. Почему костёр не жжёшь с дёгтем? Я телегу пропусти. Смрад от неё, чуть не вывернуло. А они проехали ещё с полверсты, вывалили тела в канаву, смолой облили да подожгли. Эту вонь от горящих трупов до сих пор помню. Ох и страшная болезнь. Никого не щадила. Даже командующий херсонским адмиралтейством вице-адмирал Клокачев, Федот Алексеевич помер от неё, от проклятой.