Алексей Кузнецов - Синяя Чайка

Украшенное резьбой ложе, плавно переходило в рукоять, украшенную серебряными нашлёпками с такой же вязью, как на стволе. На конце рукоятки находился серебряный набалдашник, украшенный вставленными в него самоцветами. Курок, курковый винт, полочка и крышка были сделаны из какого- то матового металла и несколько нарушали помпезность и вычурность всего пистолета, тем самым подчёркивая, что это всё таки смертельное оружие, а не красивая игрушка.

На рукоятке пистолета я разглядел надпись, сделанную прописью, латинскими буквами « Эммануэль Карлос Витара » и ниже « 1700 г. 1» . На другом пистолете я обнаружил такую же запись, только после года, стояла цифра «2» . Кроме пистолетов в ящичке ещё находилась куча всяких прибамбасов, о назначении которых приходилось только догадываться: деревянный молоток, отвёртка с деревянной рукояткой, две жестяные баночки, шомпол, и ещё какие то штучки. Я закрыл ящичек и так же, как и компас убрал в сундук. Пистолеты, которые лежали в сундуке открыто, на вид выглядели обычными, без всяких излишеств, эдакие простенькие и надёжные орудия убийства.

« Простенькие…»,– я поймал себя на мысли. Вообще то оружие с кремниевым механизмом, а оно было именно таким, я видел только в краеведческом музее, и как с ним управляться не имел ни малейшего понятия. Я в раздумье покрутил пистолеты в руке и засунул их за пояс. Появился некоторый дискомфорт, но покрасовавшись перед окном, я решил: « Пусть, пока, торчат за поясом, потом сошью для них кобуры и спрячу под кафтаном».

Одевшись и экипировавшись, таким образом, я открыл дверь и вышел на палубу. Была глубокая ночь, слегка покачивало, над головой белели наполненные ветром паруса, тишину нарушали только плеск разбиваемых форштевнем волн и поскрипывание такелажа. Я поднялся на мостик. У штурвала стоял молодой парень, примерно одного со мной возраста, а рядом посасывал трубку мой «старый» знакомый, бородатый Френсис.

– Не спится? – он вытащил изо рта трубку и стал выбивать её о ладонь.

– Где уж тут… – вздохнул я – после всего, что произошло…

– А что? Собственно ничего особенного, в нашей жизни такое происходит довольно часто, – не понял меня Френсис.

– Ладно, проехали, – я глубоко вздохнул – Куда направляемся?

– Курс норд-вест, идём 10 узлов, если ветер не сменится, завтра к полудню будем на траверзе 37 37 *Траверз – направление перпендикулярное курсу судна, т.е. в нашем случае прямо по курсу, в зоне видимости Ямайки * Ямайки – подал голос рулевой.

Я вытаращил глаза.

– Каков молодец! – усмехнулся Френсис: – А? Капитан? Какие у нас кадры!

– Да уж, во всяком случае те, с которыми я успел познакомиться, – я улыбнулся – Кстати, Френсис, где посреди моря наш кок раздобыл такого шикарного гуся?

– Гуся?! Ха-ха-ха, гуся! – захохотал боцман: – Ну, вы уморили, капитан, это была большая морская чайка. Жюль, почему-то, назвал её «хохотун». Он вытер выступившие слёзы.

– Я подстрелил её, прямо перед тем, как идти к вам, и отнёс коку.

– Погоди, насколько мне известно, у чайки должно быть очень жёсткое мясо и кроме того оно должно вонять рыбой – усомнился я.

– Это вы уж у мистера Жюля спросите, как он умудрился из чайки приготовить гуся! А-ха-ха-ха, – опять засмеялся Френсис.

Я подошёл к штурвалу и вгляделся в рулевого: Длинные волосы, связанные сзади в «конский хвост», не тронутое растительностью, обветренное, но не грубое лицо, сохранившие мальчишеский задор, блестящие глаза. На шее чёрный платок. Одет он был в длинный коричневый плащ, с откинутым капюшоном и завязанными спереди шнурками. Рукава закатаны по локоть, ладони с тонкими длинными пальцами крепко держат штурвал. Из – под плаща, торчат широко расставленные ноги, обутые в короткие сапоги. Заметив, что я изучаю его, рулевой сдвинул ноги, немного вытянулся и замер.

– Как зовут? – спросил я.

– Дик, мистер капитан – всё так же чётко и коротко ответил он.

– Расслабься, всё в норме – сказал я и отвернулся.

– Френсис, ты говорил, что канонир тяжело ранен?– я посмотрел на боцмана.

– Да, сэр, одна пуля прошла на вылет чуть ниже ключицы, но вот вторая, похоже раздробила локоть правой руки, и самое главное, она ещё там. Локоть здорово распух. Я перевязал его, кровь не течёт, но бедного Атча всё время трясёт, то от холода, то от жара, я очень переживаю за него – вздохнул боцман.

Я подошёл к фальшборту 38 38 *Фальшборт – ограждение на палубе, продолжение борта * и посмотрел вдаль.

Над тёмным морем, всё так же светила огромная луна.

И так мне захотелось завыть на эту луну. Завыть протяжно, тоскливо, по-звериному, так, как воет голодный волк морозной ночью, в глухой тайге. И откуда-то из глубины сознания выплывало понимание необратимости всего, случившегося, со мной за прошедшие сутки.

Утро началось с крика вахтенного марсового: «Земля!». Надо же, всё-таки переживания меня сморили, я даже не помнил, как оказался на кровати, в кафтане, в сапогах, треуголка валялась рядом с кроватью. Нет, так не пойдёт, оно конечно, пираты, бродячая жизнь и всё такое, но если я собираюсь вернуться… Вернее сказать попытаться вернуться домой, я должен во всём оставаться человеком, цивилизованным, грамотным, думающим Человеком. Я схватил треуголку, стряхнул с неё невидимую пыль, натянул на голову и вышел из каюты. На палубе, повинуясь зычным командам Френсиса, суетились матросы, кто- то карабкался по выбленкам на мачту, кто- то натирал и без того чистую палубу. Около грот-мачты матрос, сидя на бочке, играл на губной гармошке, рядом с ним, стояло полукругом ещё пять человек, а среди них отплясывал самый настоящий негр, голый по пояс, в грязно-белых штанах, и босиком. Солнце едва выступило из-за горизонта. По ярко-голубому небу плыли редкие облака. На востоке они сгущались и, даже были темнее. На их фоне лучи солнца стали видимыми и, пробивая нижний, тёмный слой облаков, терялись, растворяясь в более светлых, уходя в высоту.

Море «дышало», и на этом «дыхании» корабль слегка покачивало, и воздух, я даже не могу объяснить, какие запахи витали в воздухе. Он пах свежестью, йодом, солью, чистотой, просто морем, наполняя лёгкие, какой-то необъяснимой радостью.

Я с наслаждением, до истомы в костях потянулся и, делая глубокий вдох, поднял глаза вверх и обомлел.

– Боцман! Мистер Френсис, чёрт бы вас побрал! –

– заорал я, вбегая на мостик. Сразу стихла музыка, танцевавший негр замер на одной ноге, не закончив какое то «па» и взоры всей команды, все кого я видел, обратились в мою сторону. Повисла неловкая тишина, и в этой тишине, как то особенно громко, по трапу, простучали каблуки.

– Да, капитан! – Френсис двумя пальцами прикоснулся к своей бандане, как будто отдавая воинскую честь.