Александр Кузнецов - В синих цветах

Александра Всеволодовича Кузнецова я знаю сорок лет. С военных лет наши семьи съезжались летом в Кучино, которое сегодня уже так похоже на город, что в нем трудно признать дачный поселок. Там и увидел я в первый раз восьмилетнего Саню Кузнецова. Никакого интереса для нас, четвероклассников, представлять он не мог, так как путался в определении толщины, лобовой брони танка «тигр» и самоходной пушки «фердинанд» и не имел собственного мнения в оценках срока открытия второго фронта. Да и играть с нами в футбол он не мог, поскольку передвигался на костылях. Но никогда не встречал я человека, который так хотел бы играть в футбол! Отец Сани, в молодости известный футболист, каким-то непонятным генетическим образом привил сыну страсть к этой игре. И он играл! Сам с собой. В одиночку. Раскачиваясь на костылях, как спортсмен на брусьях, бил по воротам, в которых не было вратаря…

Тему великой войны с фашизмом в нашей литературе начали и до сих пор продолжают ее участники. Потом к ним присоединились те, кто не воевал, но помнил войну. Александр Кузнецов, быть может, замыкает список этих авторов, ведь его воспоминания лежат уже у границ «человеческой» памяти: когда началась война, Сане было шесть лет. Но он помнит много из того, что забыто его одногодками, может быть, именно из-за своих костылей — известно, что больные дети взрослеют раньше здоровых.

Повесть «В синих цветах» в основе своей автобиографична. В четыре года мальчик заболел многосторонним костным туберкулезом. Экспериментальная больница сменилась пленом гипсовой кровати детского туберкулезного санатория. В 1941 году санаторий этот эвакуировали в Омск, но по дороге эшелон разбомбили, и некоторых детей, особенно москвичей, вернули родителям. В повести — о том же.

Есть книги о войне, написанные из окопа, из танковой башни, кабины истребителя, из партизанской землянки. Но книги о войне, написанной из гипсовой кровати маленького калеки, нет во всей мировой литературе. Предопределенная ограниченность авторского взгляда не помешала написать книгу не о больных детях во время войны — это лишь канва повествования, — а о высоком и низком, о честности и подлости, о доброте и скаредности, о широте человеческой души, высоком стремлении духа, которые в настоящем человеке проявляются в самую трудную и горькую пору и которые так ярко высветила война в нашем народе.

В бесконечную мозаичную картину, рисующую великий народный подвиг, Александр Кузнецов сумел вставить свой неповторимый и светлый камешек, от блеска которого щемит сердце и хочется плакать. Немного от жалости, но больше от любви к этим несчастным и прекрасным мальчишкам и девчонкам. Я не литературовед и не чувствую за собой права давать какие-либо общие оценки, тем более что давность дружбы с автором сделала бы их заведомо пристрастными. Я просто читатель, который читал многие и, как мне кажется, лучшие книги о войне. В этих книгах были эпизоды, которые нельзя забыть всю жизнь. И пусть меня упрекнут в пристрастии, я все-таки берусь утверждать, что подобные строки есть и в этой повести. Нельзя забыть главу с описанием эвакуации больных детей после страшной ночной бомбежки, эти открытые платформы, уставленные носилками, стук колес, дождь, эти летящие в черную придорожную бездну куски брезента и клеенки, когда ты почти физически ощущаешь, как ледяной ветер раздевает, раздирает маленькие тела, нельзя забыть санитарку Веро́к, в каком-то неистовом захлебе пляшущую и поющую, чтобы самой не слышать, заглушить вопли, визги, крики мольбы, чтобы загнать вовнутрь, задушить страх этих беспомощных ребятишек и свой собственный ужас…

Все это я вижу, словно сам лежал на этой платформе.

Саня Кузнецов пошел в школу тринадцати лет. Пошел на костылях. И новая страсть, опять-таки страсть абсолютно запретная в его положении, захватила его: футбол сменился театром. В школьном драмкружке он играл в «Незабываемом 1919-м», «Южнее 38-й параллели» и даже Инсарова в тургеневском «Накануне», презираемый партнершей-девятиклассницей за то, что не умел целоваться. Он очень хотел стать артистом, но понимал, что ни в один театральный вуз не примут человека на костылях.

После окончания школы Александр поступил на экономический факультет нефтяного института и тут почувствовал, что без театра ему не прожить.

Он лег в Институт туберкулеза на экспериментальную операцию. Не очень удачно прошел этот эксперимент. Была еще одна операция. Потом еще одна. Костыли бросил, но хромал. Как ему удалось усыпить бдительность врачей и поступить в Государственный институт театрального искусства — уму непостижимо!

После ГИТИСа — десять лет работы в театре. Съемки более чем в 30 фильмах, Высшие сценарно-режиссерские курсы и уже самостоятельная режиссерская работа в кино. Последние пять лет Александр Кузнецов преподает актерское мастерство во Всесоюзном государственном институте кинематографии.

Кузнецов опубликовал немало статей о театре и кино, писал инсценировки, сценарии, пьесы и вот пришел к своей первой повести. Я не думаю, что он «переквалифицируется» в писателя: куда важнее помочь соединиться Кузнецову-писателю с Кузнецовым-режиссером. Если так случится, я уверен, что все читатели повести «В синих цветах» непременно придут на премьеру, чтобы вновь встретиться уже на киноэкране с Сережей и Катей, Вовкой и Гурумом, тетей Пашей и Верко́м. По старой дружбе Саня признался мне, что уже придумал веселое название для этого совсем не веселого фильма, который он давно мечтает снять. Фильм будет называться «Мы везем с собой кота…».

ЯРОСЛАВ ГОЛОВАНОВ

Я верю в то, что человек не только выстоит: он победит. Он бессмертен не потому, что только он один среди живых существ обладает неизбывным голосом, но потому, что обладает душой, духом, способным к состраданию, жертвенности и терпению.

Вокзал давно исчез вместе с запахом поплывшего асфальта, а город все преследовал электричку, настойчиво прорастая на ее пути нехитрыми комбинациями разнокалиберных коробков блочно-клеточной архитектуры. Люди упрямо протискивались через потный вагон, не щадя тех, кто уже остановился, притиснулся к переполненным деревянным скамейкам…

Вагон резко тряхнуло. Стоявшие позади не удержались, рухнули на Сергея, едва не сбив с ног, пронесли его вперед по вагону, впаяв лицом в чью-то литую спину.