Ольга Колотова - Покинутый замок

– Да, – подтвердил Бартоломе, – так и было.

– Ты сознаешься!..

– Зачем же мне отпираться, если ты все своими глазами видела!

– Негодяй!

Анхелика размахнулась, чтобы влепить пощечину своему опозорившемуся «верному рыцарю», но Бартоломе перехватил ее руку. Он не хотел причинять ей боль, он просто не позволил себя ударить. Но Анхелика вскрикнула, словно ее руку зажали тисками.

– Значит, – он попытался улыбнуться, но вышла кривая усмешка, – я пришел, чтобы проститься. Что ж, бывает.

Он не собирался вставать на колени и просить прощения. Что случилось, то случилось.

Анхелика всхлипнула. Все пошло не так. Она думала, что он будет молить ее о прощении, а она поломается и простит. Но он и не думал извиняться! Он ушел. Он не вернется. Наверно, будет переживать, но не вернется. Такие гордецы, если уходят, не возвращаются.

Их было трое в комнате. Три женщины. Высокая, чопорная, прямая донья Лус – мать Анхелики. Анхелика – белокурый ангел с заплаканными глазами. И Беатрис – молоденькая, смазливая служанка, обычно смешливая, с ямочками на щечках и задорными искорками в глазах. Сейчас Беатрис стояла с потупленным взором, оклеветанная, униженная, подавленная.

– Она украла мой перстень, матушка! – Анхелика указала на Баетрис. – Матушка, накажите ее!

Анхелика умоляюще смотрела на донью Лус. Она пришла просить защиты. Ее служанка оказалась воровкой. На самом деле, конечно, ничего Беатрис не крала. Хотя нет, украла! Только не кольцо, а парня. Лучше бы она украла кольцо!

«Как она со мной, так и я с ней!»

Но какой же она была дурой! Беатрис и Бартоломе ее попросту провели! А она полагалась на преданность своего верного рыцаря, полагалась на преданность своей верной служанки, почти подруги… Нельзя доверять людям! Эти двое давно поглядывали друг на друга! Только она ухитрялась не замечать этого. Что ж, они увидят, она уже давно не маленькая, наивная девочка. Она умеет мстить! Точнее, учится. И, кажется, у нее это неплохо получается.

– Она воровка! Она украла мой перстень, мой любимый перстень!

– А ты не потеряла его?

– Я никогда ничего не теряю! И никогда ничего не забываю!

Последняя реплика предназначалась Бетарис.

Анхелика бросила на молоденькую служанку взгляд, полный ненависти.

Девушка вздрогнула, как от удара.

– Кажется, раньше Беатрис не в чем было упрекнуть, – задумчиво произнесла донья Лус. – Я ей доверяла.

– Я тоже, матушка! Но как же мы ошибались! Матушка, я не хочу больше видеть ее!

– И ты уверена, что это она?

– Больше некому, матушка. Только Беатрис убирает в моей спальне, только Беатрис знает, где лежат мои драгоценности. А перстня нет на месте! Это был ваш подарок, матушка! И мое любимое украшение! Он был мне так дорог! А теперь его больше нет!

На глазах Анхелики блестели слезы.

Она и не подозревала, что так хорошо умеет играть. Да и играла ли она? Потеря еще жгла ее сердце. А Беатрис была виновна! И знала, за что ее наказывают!

– Ну ты и с… – процедила служанка сквозь зубы.

– Она еще и оскорбляет меня, матушка!..

Донья Лус сощурила глаза, как хищница. Теперь она была готова, как тигрица, разорвать того, кто посмел бы обидеть ее милую доченьку, ее белокурого ангела.

– Замолчи, дрянь! – рыкнула она на Беатрис. – Ты уволена! Убирайся немедленно! Сейчас же!

– Но, сеньора, я не виновата, клянусь вам!..

– Видеть тебя не могу! Мы пригрели змею на своей груди! Вот как ты платишь за доброту!.. Вон отсюда! Чтобы духу твоего здесь больше не было! И благодари Господа, что я не сдала тебя городским властям, как воровку!

– Я не воровка!

– И да, жалованья ты не получишь, – не обращая внимания на ее гневные выкрики, продолжала донья Лус. – Твои гроши никак не возместят нам потерю. Ну, что ты стоишь?! Вон!

– Спасибо, мамочка! – пискнула Анхелика.

Соперница наказана! Анхелика невольно улыбнулась. Последнее слово осталось за ней. Если кто-то считал ее неопытной, глупой девочкой, он жестоко ошибся! Соперница изгнана. Только Бартоломе не вернешь. Ушел. Бросил. Если он когда-нибудь ей снова встретится, она и ему отомстит!

Бартоломе вырвал таки у инквизитора часок-другой свободы по вечерам. Брат Доминго, удостоверившись, что мальчишка никуда не сбежит, стал беспрепятственно отпускать его на прогулки. Впрочем, Бартоломе и не собирался спрашивать разрешения. Он понемногу привыкал к своему новому образу жизни. Нет, это не было смирением. Он действительно хотел учиться. И был даже благодарен инквизитору за такую возможность, хотя по-человечески никакой симпатии у него желчный родственник не вызывал.

Приятелей среди уличных мальчишек Бартоломе себе не завел, так что в часы, оставшиеся от занятий и чтения, просто бродил по узким улочкам или же сидел на крутом берегу речки. Ему нравилось ощущение свободы. Правда, быть свободным в городе это совсем не то, что быть свободным в горах или у моря. Там дует вольный ветер, здесь же, куда бы ты не пошел, вокруг тебя всюду каменные стены.

Однажды из одного из раскрытых окон Бартоломе услышал звон клинков. Да-да, этот звук Бартоломе не перепутал бы ни с каким другим: так звенели скрещивающиеся клинки. Кто-то сражался на шпагах или рапирах.

Бартоломе немного владел шпагой. Старый солдат, который жил в деревне около замка, как-то дал мальчику несколько уроков.

Окно было слишком высоко, Бартоломе не смог бы туда заглянуть. Но любопытство не отпускало его.

– Чей это дом? – спросил он молоденькую продавщицу цветов, которую часто видел поблизости.

– Там живет человек, – сказала она, – который учит молодых идальго владению оружием.

Значит, правда: там обучают искусству фехтования. Сердце Бартоломе часто забилось. Он тоже хотел учиться!

Как же туда попасть? Как напроситься в ученики?

Он понимал, что денег на обучение владению оружием дядюшка ему не даст. А если он с пустыми руками заявится к маэстро, тот ему вряд ли обрадуется, более того, просто вышвырнет за дверь как паршивого щенка. Конечно, на уличного мальчишку-оборванца Бартоломе не походил. Одет он был пусть небогато, но опрятно и добротно. Куртка, панталоны, чулки и туфли – черные и только рубашка – белая. Будущему монаху роскошь ни к чему.

Инквизитор нанял для обучения племянника учителей греческого и латинского, философии и риторики, но занятия музыкой, танцами и фехтованием счел совершенно излишними. То, что полагалось знать юному идальго, ни к чему духовному лицу. И никого не интересовало, что Бартоломе совершенно не питал никакой склонности к духовной карьере.

Теперь Бартоломе все свободное от занятий время проводил под окнами дома учителя фехтования, точно влюбленный под окнами своей невесты.