Константин Бадигин - Секрет государственной важности

— Настоящая чума? — округлила глаза Таня.

— Конечно! Везли мы китайских пассажиров в Чифу. Заболел один, потом другой. Наш медик говорит: чума. Пришли в Чифу. Карантинный врач — англичанин (порт китайский, а врач английский). Он, как узнал, что у нас, кубарем с трапа! Мы медицинскую помощь просим, а портовые власти вместо этого на нас два катера с пулеметами. Это на случай, если мы на берег задумаем сойти… А на борту у нас к тому времени двенадцать мертвецов. Выходит дело, всем погибать… — Ломов потрогал свою бородку. — Ладно. Я все это к чему говорю: наш старпом Бочек, Александр Павлович, добровольцем взялся чумные трупы в гробы уложить, карболовкой залить — и на баржу их.

Власти баржу подали нехотя, и то после того, как наш капитан пригрозил на весь мир по радио объявить, что творят англичане. Баржу потом вместе с гробами подожгли, горящую вывели в море и потопили…

— И все это Бочек один делал? — возмутился Федя. — Неужели никто не помог?

— Нет, не один. С ним стармех Лепсин и трое матросов работали — Соколов, Жильцов и Лацит. Все добровольцы. Досталось им. Трупы закостенели. В гроб не сразу уложишь. Приходилось кому руки, кому ноги ломать…

— Жильцова я знаю, — сказал Федя, — нашу мореходку кончал.

— Вот это моряки! — восхищенно воскликнул Никитин. — Настоящие моряки! — Машинист хотел сказать что-то еще, но…

Таня вскрикнула и показала на дверь.

В двери стоял американский проповедник.

С взлохмаченной головой, одутловатый от пьянства, Томас Фостер как ни в чем не бывало поигрывал молитвенником.

— Простите, — сказал он, — куда все подевались? Где капитан, где поручик, где мадам Веретягина?

— Разве вы ничего не знаете, ваше преподобие? — пришел в себя Федя. — Пароход выбросило штормом на мель, все съехали на берег. «Синий тюлень» взяли в свои руки мы…

— Мы? Кто это «мы»? — Американец щурил глаза.

— Партизаны, — с чувством сказал Великанов, посмотрев на приятелей. Он не мог удержаться и похвастался: — Теперь я капитан парохода.

— О-ла-ла! Партизаны! А вы капитан, господин Федя… — Проповедник спокойно зевнул, прикрыв ладонью рот. — Это хорошо, очень хорошо. Американцы держат нейтралитет. Но я хотел бы… как эго сказать… немало покушать. Я вчера выпил виски и хорошо спал… О-о, — опять протянул он, — мадам Веретягина нет, зато есть молодая девушка! — Он сделал ударение на втором слоге.

— Вы не вчера пили, — с усмешкой поправил Ломов, — а позавчера. Да, вы и поспать мастер… Просим вас, мистер Фостер, позавтракать вместе с нами.

— Благодарю, благодарю. — Проповедник вынул сигареты и поочередно предложил всем. Но курильщиков не оказалось, а Ломов курил трубку. — Я нахожусь, как бы это сказать, в авантюрный роман, Вальтер Скотт, Стивенсон… Действительно ли я проснулся? Партизаны захватили пароход! О-ла-ла!.. В далекие времена корабли захватывали пираты. — Он засмеялся. — И красивый девушка. Я не люблю женщин на пароходе. Я всегда говорил поручику Сыротестову: нам будет несчастье. От женщин одно зло и никакой пользы.

— Мы не суеверны, ваше преподобие, — возразил Федя. — И не пираты.

Все спустились в кают-компанию. Таня принесла кофе, яичницу, хлеб, кувшин кипяченого молока с желтой пенкой. Оказывается, одна из коров доилась. Молоко было жирное и вкусное, от него отказался только американец: он пришел со своей бутылкой. Опять изрядно выпив, выспрашивал подробности аварии судна.

— Американский капитан не оставляет своего пассажира на пароходе, — сказал проповедник. — И поручик Сыротестов, и капитан Тадзима, хитрый японец, — все забыли меня. Нехорошо, нехорошо. Бог наш, Джисус Крайст, учил не забывать ближнего. Да-да, так-так…

Проповедник подошел к старенькому пианино с открытой крышкой и пожелтевшими клавишами и стал тренькать одним пальцем какой-то псалом. Потом он ушел к себе в каюту, должно быть, досыпать.

Приятели решили, что Томас Фостер не страшен, и перестали обращать на него внимание.

— Ты свободен сейчас? — спросила Таня.

Великанов кивнул.

— Покажи мне свою каюту, — попросила девушка, слегка смутившись.

— Пойдем.

Долговязый Федя шагал через ступеньку. Таня едва поспевала за ним.

В каюте полумрак. Федя раздернул зеленые шторки.

Таня сразу увидела свою фотографию.

— Ты… ты забыл меня на пароходе, — грустно сказала девушка. — А я думала…

Федя не выдержал и сознался.

— Я сразу догадалась, где фотография, когда ты пощупал кармашек… Вот здесь. — Девушка прикоснулась рукой к Фединой широкой груди. — И потом, ты как свекла покраснел.

— И ты тоже покраснела.

— Неправда, неправда!

Оба вдруг замолчали.

— Как ты жил без меня? — несмело сказала Таня. — Мне все кажется, что ты стал другим.

— Я такой же, Танюша, и немного не такой… — запнулся Федя. — Мне поручили важное дело, и я… — Вдруг он решил рассказать девушке все. — Мне поручили, Танюша… Это очень большая тайна, но ты… но я тебе верю! Партийный подпольный центр поручил не допускать карателей в Императорскую гавань. — Федя говорил короткими, отрывистыми фразами, будто ему не хватало воздуха. — И я… и мы сделали. Сначала один — мне было очень трудно, — потом вместе с Виктором… Мы испортили машину. Не совсем испортили, и «Синий тюлень» ветер выбросил на берег… Я виноват, что пароход чуть не погиб… Мне было так тяжело! И мой дядя, старший механик… Он помог мне устроиться в этот рейс, много сделал… во всем я виноват. Он, бедный, места себе не находил… Танюша, ты пойми меня, партийный центр поручил! Ты знаешь какое доверие, — торопился Федя. — А потом пришлось якорь подымать. А я, знаешь, забыл, как брашпиль разобщается. Едва в записках отыскал… очень боялся. Когда пароход всплыл, я ход дал, страшно мне было… Не выйдет, Танюша, из меня капитана… А теперь в Императорскую гавань идти, курс надо прокладывать…

Федя вдруг опустился на пол, уткнул голову в Танины колени и совсем по-детски всхлипнул. Девушка не удивилась. Что дальше говорил Федя, было совсем неразборчиво, и только она могла его понять.

— Ты мой капитан, самый отважный, самый умный, — шептала Таня, поглаживая дрожащей рукой его волосы. Она чувствовала себя счастливой, наверно, самой счастливой на свете.

Раздался короткий звук пароходного гудка — условный сигнал: «Всем собраться на мостике». Таня встрепенулась.

— Нас зовут, пойдем, — шепнула она. Машинист Никитин и матрос Ломов были нетерпеливы. И правда, надо спешить.

Федя еще раз проверил свои расчеты. Медным транспортиром со стертыми, плохо видимыми делениями он снял с карты курс, опять проверил — все правильно.

— Немного правее, Танечка, — сказал он девушке, — еще чуть. Вот так, хорошо. Сколько на румбе?

Старое рулевое колесо привычно скрипело. И снова нагая дева на носу «Синего тюленя» послушно кланялась спокойному лазоревому морю. Как всегда, кричали белые чайки, провожавшие пароход. Странно, после своей исповеди Федя чувствовал себя куда спокойнее: «Вот теперь я могу сказать, что мне довелось вести большой пароход, — подумал он не без гордости. — У многих в мореходке от зависти испортится аппетит… Еще бы, „Синий тюлень“, почти пять тысяч тонн водоизмещения, не катеришко какой-нибудь, под командованием Федора Великанова вышел из бухты Безымянной курсом на Императорскую гавань… Каково, ребятки? Вы еще не знаете, что такое ответственность!»