Кристина Хойновская-Лискевич - Первая вокруг света

18 апреля «Каурка» проплыла 31 000 миль и оказалась к северу от островов Пальма и Хьеро. Вечером состоялась положенная связь с Гдыней, а потом я поговорила с мужем, сидевшим в доме Юрека в Лас-Пальмасе, — опять-таки через Гдыню. Сообщила координаты, планируемый курс и услышала, что он хочет выйти мне навстречу. Подумала, что на рейд порта и не стала расспрашивать о подробностях.

На следующий день с утра я высматривала Тейде — самую высокую вершину на острове Тенерифе. Знала ее лично, поэтому должна была опознать очень рано. Однако в стороне Тенерифе, как, впрочем, всюду, стояли тучи. После полудня вроде бы показался черный контур перед носом, а в сумерках сверкнул огонь — давал о себе знать маяк Анага на северном мысе Тенерифе. К этому времени ветер стих, осталась только мертвая зыбь. Я знала, что не успею пройти остров, и мне нужно было сделать галс в сторону океана. Спустилась вниз, чтобы посмотреть на карту, и услышала шум двигателя — совсем рядом проходило какое-то небольшое судно. Выскочила на палубу и увидела ходовые огни скорее всего рыболовной моторки.

Моторка подошла к яхте с левой стороны. Раздались радостные крики и голос моего мужа. Я остолбенела: как он мог выйти в открытый океан на этом суденышке — без парусов, только с двигателем? Ведь в любую минуту можно утонуть. Громко выразила свои опасения, но все на моторке почему-то рассмеялись. Мы немного поговорили, и они поплыли на Тенерифе сообщить Юреку, что встретили меня. Обещали вернуться и сопровождать «Мазурку» до утра. Меня это очень обеспокоило: как можно поступать так несерьезно, ведь это океан!

«Ико» вернулась после полуночи. «Мазурка» сонно двигалась, поэтому «Ико» немилосердно раскачивалась на волне и с трудом держала шаг — при кауркиной скорости у нее совсем не было способности маневрировать. Позже я узнала, что мои опасения были преувеличены — «Ико» оказалась океанической моторной яхтой. Ее владелец Маноло вместе с другом Пепе хотели устроить сюрприз капитану «Мазурки» и привезли мужа до официальной встречи в Лас-Пальмасе. В порту испанские яхтсмены, благожелательные от самого старта, готовили мне на финише королевский прием. А пока же я всю ночь боялась за «Ико».

Утром солнце открыло Тенерифе и принесло хороший северо-восточный пассат. Я направилась в сторону мыса Ла-Ислета, опять в бейдевинд. Семь недель непрерывного бейдевинда очень утомили меня и яхту, и я с нетерпением высматривала Гран-Канарию. «Ико» вернулась в Лас-Пальмас — оргкомитет готовился к большому параду.

На пересечение Канарского течения между островами ушел весь день. Только на заходе солнца показался мыс Ла-Ислета. На берегу засияло множество огней. Тем временем ветер стих — наступала очередная ночь, каких мне пришлось уже немало провести в ожидании входа в порт. О сне не могло быть и речи — я крутилась на рейде, причем старалась делать это так хитро, чтобы не разрешить прибрежному течению отнести яхту на юг. Именно на юг шло оно дальше от берега, а ближе, примерно в миле, можно было ждать мертвой зыби или встречного течения. Поэтому я и крутилась совсем близехонько к берегу. «Ико» привезла для меня поминутное расписание для входа в порт. Мне показалось это забавным: что такое 60 минут по сравнению с десятью тысячами часов, проведенных в море… Я разглядывала огни порта и города. Не люблю и боюсь соседства берега, ночью кажущегося особенно близким. Подходящей средой для судна является море, а берег всегда относится к навигационным препятствиям. Даже тот, на котором находится конечный порт кругосветного рейса.

Восходящее солнце погасило огни. Я поставила кливер и начала медленно двигаться в сторону наружного волнолома. Весь горизонт перед носом заслонила Гран-Канария — в прямом и переносном смысле. Я была счастлива, что заканчиваю двухлетние скитания в одиночку вокруг света. Вместе с тем мне было необычайно жаль свободных просторов открытого океана. Суша закрывала горизонт, отнимала прекрасное чувство ничем не ограниченной свободы. Свободы, которую дает только морской горизонт.

Навстречу мне из порта выехало множество испанских моторок. Одна была переполнена до предела головами и фотоаппаратами — это приступала к своим обязанностям пресса. В 6.00 палубного времени я миновала край наружного волнолома — формально была в Лас-Пальмасе.

Два мощных пожарных буксира образовали ворота и радостно обливали водой все живое, а «Мазурку» особенно. Вокруг вертелись испанские моторки и рабочие шлюпки с советских судов. Я прошла между буксирами — они так старались — и направилась к якорному месту «Реал Клуб Наутико». Подошла к указанному бую. Кто-то из тузика протянул мне два элегантных швартова. Секунду размышляла, что с ними делать. Последний год швартовные маневры на «Мазурке» состояли в основном в выбрасывании за борт якоря вместе с цепью и канатом. А за прошедшие 75 дней я вообще забыла, для чего служат швартовные устройства. А тут такая цивилизация.

Заложила их на утки. На палубу вскочил мой муж. С моторки сфотографировали встречу и довольного капитана «Мазурки» в разных местах на яхте. Можно было ехать на сушу. Во время путешествия к берегу в тузике я едва не свалилась в воду, когда военно-морской флот произвел салют в мою честь из двух исторических пушек, стоявших на берегу.

На клубном причале меня встречали посол ПНР в Испании, гражданский и военный губернаторы Канарских островов, толпы испанцев и все местные поляки. Разумеется, была семья Щенсновичей в полном составе, вся делегация из Польши и пресс-фотокорреспондентская толпа. Я получила массу поздравлений и цветов. Потом было еще шампанское в честь и за успех. Все было тщательно сфотографировано и записано. Наконец я могла вырваться в дом Ядвиги — вымыться и переодеться. Через час должна была состояться пресс-конференция, а затем прием, устроенный послом в клубе. Начинался официальный круговорот. Лас-Пальмас, действительно, заслонил морской горизонт.

Верфь им. Конрада Коженевского могла начать проектирование и постройку яхты, предназначенной для одиночного женского кругосветного рейса, только после того как 27 июня 1975 г. стало известно решение Польского союза парусного спорта. И хотя срок выхода яхтсменки в рейс (на стыке 1975–1976 гг.) чрезвычайно ужесточал темпы работ, приступить к ним раньше было невозможно: яхта должна была строиться с непременным учетом двух аспектов — планируемой трассы и личности капитана, который будет ее вести. От трассы зависела автономность судна, т. е. яхтсменке должна была быть обеспечена возможность спокойно проходить самые длинные участки трассы без пополнения запасов воды, топлива и продовольствия. От человека, который должен был обслуживать яхту, причем в течение минимум полутора лет, зависели ее размеры, кроме того, следовало по возможности учесть при постройке его опыт, привычки и вкусы, чтобы ему хорошо жилось и работалось на ней такой длительный срок.