Сесил Форестер - Адмирал Хорнблауэр в Вест-Индии

– Мы пошлем тебя, лорд, – повторил Джонсон.

Женщина, стоявшая позади, что-то прокричала.

– Мы пошлем тебя, лорд, – сказал Джонсон, – вставай.

Хорнблауэр, не спеша, поднялся: ему в любом случае необходимо было время – для того, чтобы определить, какую частицу собственного достоинства ему удалось еще сохранить, да и если бы даже он хотел рывком вскочить на ноги, ему бы это не удалось. Все тело ужасно ныло.

– Эти двое проводят тебя, – заявил Джонсон.

Спендлов тоже поднялся.

– С Вами все в порядке, милорд? – с волнением спросил он.

– Да, за исключением одышки и ревматизма, – ответил Хорнблауэр, – а Вы-то как?

– О, я в порядке, милорд! Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне более, милорд.

Он сопроводил эти слова многозначительным взглядом, взглядом, который должен был выразить то, что нельзя произнести вслух.

– Никогда не беспокойтесь, милорд, – снова повторил Спендлов.

Он пытался сказать своему начальнику, что его следует оставить, что не следует думать о выкупе, что он готов выдерживать какие угодно пытки сколь угодно долго, лишь бы его начальник смог выпутаться из этого дела.

– Я буду беспокоиться о Вас постоянно, – сказал Хорнблауэр, отвечая столь же многозначительным взглядом.

– Живее! – рявкнул Джонсон.

Веревочная лестница по-прежнему свисала с уступа скалы. Это было непростое дело (с его ноющими суставами) – перевеситься через край и искать опору для ноги на скользких бамбуковых коленцах ступеньки. Под его весом лестница извивалась, словно она была живым существом, решившим сбросить его вниз. Он спускался, пересиливая себя, перебарывая инстинктивный страх, руки не слушались его, а лестница то выпрямлялась, то скручивалась снова. Осторожно нащупывая очередную ступеньку, он продолжал спуск. Едва лишь он приноровился к раскачиваниям лестницы, как этот ритм был нарушен первым человеком из его эскорта, начавшим спускаться вслед за ним. Он был вынужден снова зависнуть, прежде чем продолжить движение. Едва лишь он с облегчением почувствовал, что его ноги коснулись земли, оба его сопровождающих спрыгнули с лестницы рядом с ним.

– До свидания, милорд! Удачи!

Это кричал сверху Спендлов. Хорнблауэр, стоя у самого берега, вынужден был глубоко запрокинуть голову, чтобы разглядеть там, в шестидесяти футах над собой, голову Спендлова, высовывающуюся из-за парапета, и его руку, махавшую ему. Он помахал в ответ, пока его конвоиры заводили мулов в реку.

Пришлось еще раз пересекать реку. В ширину она была не более тридцати футов, он без всякой помощи пересек бы ее и прошлой ночью, не происходи дело под покровом темноты. Теперь же он плюхнулся в воду, как был, в одежде (к сожалению для нарядного черного фрака), повернулся на спину и оттолкнулся ногами. Однако одежда быстро промокла и стала тянуть его вниз, и ему пришлось пережить мгновение страха, прежде чем его порядком уставшие ноги коснулись каменистого дна. Он выбрался на берег, вода стекала на землю, у него не было ни сил, ни желания двигаться, даже когда к нему подвели мула. Спендлов все еще высовывался из-за парапета и махал ему рукой.

Следующей проблемой было оседлать мула. Мокрая одежда словно налилась свинцом. Он с трудом взобрался на спину мула (она была мокрая и ужасно скользкая), и тут же понял, что прошлой ночью ужасно стер седалище, так что теперь каждое прикосновение причиняло ему адскую боль. Он пытался сдерживаться, но, по мере того, как животное прокладывало свой путь среди неровностей дороги, мучения становились все более нестерпимыми. Сразу от реки начался крутой подъем в гору. Они ехали по той же тропе, что и ночью, впрочем, вряд ли она заслуживала такого названия. Перевалили через небольшой, но очень крутой хребет, спустились по другой его стороне, потом опять полезли вверх. Они пересекали небольшие потоки, продирались сквозь заросли деревьев. И мозг, и тело Хорнблауэра к тому времени уже перестали воспринимать какие-либо ощущения, его мул тоже устал, пару раз он оступался, и лишь невероятным усилием Хорнблауэру удавалось удержаться в седле. Когда они, наконец, миновали горы, солнце уже клонилось к закату. Пробравшись через последний пояс зарослей, они оказались на равнине, где солнце сияло с силой, присущей ему в тропических широтах. Перед ними простиралась почти совершенно плоская поверхность саванны. Вдалеке виднелись стада коров, а за ними, насколько мог охватить взор, необъятное море зелени – поля ямайского сахарного тростника. Через полмили они вышли на укатанную дорогу, здесь его провожатые стали натягивать поводья.

– Дальше поедете сами, – сказал один из них, указывая на дорогу, извивавшуюся по направлению к тростниковым полям.

Потребовалось несколько секунд, прежде чем изможденный мозг Хорнблауэра сообразил, что его оставляют в одиночестве.

– Туда? – задал он совершенно нелепый вопрос.

– Да, – ответил провожатый.

Оба сопровождающих развернули своих мулов, мул Хорнблауэра не желал расставаться со своими сородичами, произошла небольшая схватка. Один из пиратов хлестнул животное по крупу, заставив его скакать дальше по тропе аллюром, переходящим в рысь, что причиняло Хорнблауэру, старавшемуся усидеть в седле, жуткие мучения. Вскоре мул успокоился и перешел на шаг, и теперь Хорнблауэр, позволив животному плестись по дороге, почувствовал себя несколько лучше. Солнце скрылось за облаками, подул резкий ветер, предвещая дождь. И действительно, вскоре хлынул ливень, застилая горизонт и заставляя мула идти еще медленнее из-за размокшего грунта. Хорнблауэр измученно восседал на остром хребте животного. Дождь был таким сильным, что вода, стекавшая по лицу, мешала ему дышать.

Постепенно ливень стих, небо, все еще облачное над его головой, разорвалось на западе, пропуская луч заходящего солнца, украсивший пейзаж, по левую сторону от него, великолепной радугой, на которую, впрочем, он почти не обратил внимания. Началось первое тростниковое поле, тропа, по которой он ехал, превратилась в разбитую, узкую дорогу с глубокими колеями от повозок, идущую сквозь тростник. Вот его дорогу пересекла другая, и мул остановился на перекрестке. Прежде, чем Хорнблауэр сумел собраться с силами, чтобы заставить животное следовать дальше, он услышал крик, раздавшийся где-то справа. Там, вдали, освещенная закатными лучами, была видна группка всадников. Лихорадочный стук копыт возвестил о том, что они галопом скачут к нему. Приблизившись, всадники – белый и два сопровождающих его негра, натянули поводья.

– Лорд Хорнблауэр, не так ли? – спросил белый, который оказался молодым человеком. Хорнблауэр механически отметил про себя, что, будучи в седле, он одет в парадное платье, включая измятый, сбившийся на сторону и замызганный грязью шейный платок.