Святослав Сахарнов - По морям вокруг Земли. Детская морская энциклопедия. Часть I

Ветер северо-восточный, шесть баллов. Это уже шторм.

Циклон. Огромная воздушная воронка — давление воздуха в центре ниже, чем по краям. Ветер с ревом несется к середине, крутит, все время меняет направление. Циклон — это дурная погода.

Антициклон. Шапка спокойного воздуха. В нем в центре высокое давление, по краям — меньше. Наползет антициклон на море, установится погода: ясная, морозная — зимой; сухая, жаркая — летом.

Мы стояли на берегу маленького островка под Владивостоком. Я и метеоролог Костя Саранский. Костя знакомил меня с островом.

— А теперь я покажу вам крест Робинзона, — сказал Костя.

Я вздрогнул.

— Неужели он… похоронен здесь… на этом острове? — неуверенно сказал я. — Ведь знаменитый моряк…

Костя приложил палец к губам и повел меня тропинкой наверх к домику метеостанции. Мы обошли домик и, войдя внутрь низкой ограды, остановились перед мачтой. На вершине мачты медленно вращалась крестовина с четырьмя полыми полушариями.

— Крест Робинзона — это прибор для измерения скорости ветра, — сказал Костя. — Ветер вращает крест. Крест крутится тем быстрее, чем больше скорость ветра. По числу оборотов креста в минуту определяют среднюю скорость ветра. Робинзоном звали ученого, который изобрел прибор. Мне жаль, что я обманул вас. Мне самому порой хочется путешествовать по островам и по деревянным крестам на них разгадывать историю открытий…

Мы долго бродили с Костей в тот день по острову. Мы говорили о том, что не всем же заниматься историей великих мореплаваний и как важно, что есть люди, которые годами живут на одном месте и изо дня в день сообщают миру погоду. Изо дня в день, каждые четыре часа…

— Я живу на острове уже пятый год, — сказал Костя.

Всем хорошо море: и красиво оно, и приводит, если долго плыть по нему, в интересные страны, и необычно корабельными нравами, и скрывает в своих глубинах загадки, одна интереснее другой, да не всем дано по нему плавать.

Есть люди, которые на море болеют.

«Укачиваются», — говорят моряки.

Только отошел корабль от пристани, только ударила в борт первая, еще невысокая волна, шевельнулась под ногами палуба, а уже расходятся с палубы пассажиры; бегут в каюты, ложатся на пружинистые койки и там, бледные, со стиснутыми зубами, лежат, считая часы, когда судно придет в назначенный порт.

Тошнота, головная боль, потеря аппетита, слабость.

Правда, есть люди, которые укачиваются, но продолжают плавать и работают на корабле, не отставая от других.

…Мы вышли из Владивостока во вторник утром, а уже к вечеру небо заволокло и с северо-востока ударил ветер. Два торпедных катера то зарывались по рубку в шумящую пену, то взлетали над гребнями, вымахивая до половины из воды. Желтые непрозрачные валы шли без остановки. Окна в рубке были закрыты крышками. Крышки сорвало и унесло. Чтобы спасти стекла и не затопить катер, мы привязали к рубке свои матрасы.

Командир катера Белов стоял мокрый до нитки на мостике и, вращая штурвал, удерживал катер против волны. С курса мы давно сбились. Чтобы защитить глаза от ударов соленой воды, Белов посадил на рубку перед собой сигнальщика. Сигнальщик сидел спиной к ветру и только поеживался при каждом ударе волны.

Я стоял у экрана радиолокатора, стараясь не разбить об него лицо, и всматривался в мерцающие зеленые пятна. Экран рябил — крупные волны отражали радиосигналы, как острова.

Нас било до утра. С рассветом мы вышли к Де-Кастри. Тайфун сюда не достал. Был август. На берегу горела тайга. Голубой дым стоял над морем. По морю ползла зеленая горбатая зыбь.

Ветра здесь не было.

Нас долго не пускали в залив. Мы отдали якоря, и тягучая качка начала выматывать нам души. Было дымно и жарко. Сказалось напряжение бессонной ночи. Я лег на палубу и, стиснув зубы, ждал, когда пройдет сладкий вкус обильной слюны во рту.

Говорят, есть люди, которые не укачиваются никогда. Не знаю.

Был душный августовский полдень, полный дыма и бесконечного движения вверх-вниз. Мы укачались все.

У каждой твари на земле свои приметы. У птицы — крылья, у змеи — хвост. Волка ноги кормят, дятла нос выручает.

Иное дело в воде. Там порой и не поймешь, с кем встретился. Кит — зверь, а голова и хвост у него рыбьи. Тригла — рыба, а ходит по дну пешком.

И уж самые странные в море — головоногие.

Кальмар. Плавает в воде, как рыба. Ходит стаями. Внутри у него, как у всех головоногих, реактивный двигатель. Наберет в него кальмар воду, с силой выбросит, сам в другую сторону — шасть! А бывает и так: разгонится, из воды выскочит, да промазал — на палубу судна шлеп! — и осох.

Осьминог. Этот живет на дне. Любит залезать в щели или строить себе из камней дома. Построит дом, заберется в него и спит. Семь ног спят, восьмая караулит. Из дома высунулась, покачивается, врагов отпугивает.

Младшая сестра кальмара и осьминога — каракатица . Сама с ладонь, щупальца как пальчики. Лучше ее на морском дне никто не прячется. На песок легла — желтыми точечками покрылась. В зелень заплыла — сама стала зеленой. Однажды под каракатицу положили книгу. Она сначала растерялась — читать-то не умеет! — потом сообразила: изукрасилась черными и белыми точками.

Каждый охотник мечтает встретиться в лесу с медведем. Каждый водолаз — с осьминогом.

Я часто видел на дне маленьких, как паучата, осьминожков, а вот настоящего, с копну сена, про каких рассказывают бывалые рыбаки, долго не встречал.

И наконец повезло.

Был вечер. Солнце пробилось через узенькую щель между облаками, облило море неярким светом, начало опускаться за горизонт.

Гасло небо. Гасло, голубело морское дно.

Я плавал с ластами и маской около восточной оконечности острова. Берег отвесной стеной опускался в воду и заканчивался внизу галечной осыпкой.