Илья Миксон - Семь футов под килем

Боцман почему-то не смотрел на Лёшку, допытывался у других:

— Сознавайтесь, по-хорошему говорю.

— За борт её, и вся недолга! — озорно выкрикнул кто-то из толпы.

— Но-но! — сразу отступил Зозуля. — Живое существо, друг человека, можно сказать…

На стоянке неизвестную и незаконную пришелицу выдворили бы с судна в два счёта. Но в море… Кто прикажет: «За борт!»?

Зозуля критически оглядел несчастную собачонку.

— Хоть бы путное что-нибудь привели, а то…

— Ни шерсти, ни вида! — опять крикнул тот же голос.

— Артист! — процедил Зозуля, высмотрев поднатчика. — Лады, доложим помполиту, он тебя в самодеятельность художественную включит.

«Сознаюсь. При всех!» — пересилив себя, решил Лёшка и выступил вперёд.

— Смирнов! Сбегай на камбуз, принеси чего-нибудь. Покормить её всё равно надо.

Лёшка, так и не сделав публичного признания, побежал вниз, к повару.

— Что за порода? — ни к кому не обращаясь, произнёс моторист, воспользовавшись временным затишьем боцманского гнева.

— Терьер, что ли? — будто самого себя спросил Федоровский. Он сидел на корточках и в упор разглядывал собачонку.

— Разве у терьеров такие морды? Они тупоносые, а у этой остренькая, как свайка, — сказал Зозуля.

Нос у собаки, загнутый и острый, и в самом деле напоминал шило для сращивания пеньковых концов.

— На овчарку она тоже не похожа.

— Пудель это, но без завивки.

— Что вы ей всё благородные звания придумываете! — рассердился Зозуля. — Обыкновенная дворняга, хотя и немецкая.

— Начальника надо, — подсказал моторист.

— Верно, — поддержал Зозуля. — Он — мастер в этом деле. А ну, Паша, пулей!

— Чего пулей? — Паша не участвовал в разговоре. У него были свои счёты с собачьим родом. Сорок уколов от бешенства вкатили, на всю жизнь запомнилось. И обиднее всего — зря искололи: собака оказалась здоровой, просто ей не нравилось, когда на хвост велосипедом наезжали.

— Ты слыхал, о чём речь?

— Ясно, товарищ боцман! — И Паша потрусил выполнять приказание.

«Из-за какой-то твари мастера звать!» — злился он про себя, поднимаясь к капитанской каюте.

«Мастер» и «капитан» по-английски одно и то же.

— Ешь, собачка, ешь!

Собачонка пугливо присела и есть не стала.

— Сытая, значит.

— Не сытая, а забитая. Боится она.

— Стесняется! Ишь какая застенчивая Свайка!

— Какая она свайка! — оборвал Зозуля. — Один ляпнул, а другой как имя повторил! Если назвать, так «Прибой», хорошая морская кличка.

— Она же она, а не он, — напомнил Федоровский. — Какая же она «Прибой»?

Пришёл Паша, красный от смущения.

— Товарищ боцман! К мастеру, немедленно!

— Иду. — Зозуля привычно одёрнул куртку, словно китель. — А начальник где? Придёт?

Паша замялся.

— Занят?

— Занят и… Я сказал, что… А он как глянет через очки! «Это ещё что за новость? С каких это пор боцман капитана к себе вызывает?»

Наступила мёртвая тишина. Лицо Зозули покрылось пятнами.

— Па-ша… — сдавленным голосом заговорил он наконец. — Паша, тебя за кем посылали, Па-ша? За начальником. За начальником , Паша. А кто на судне начальник? Один на судне начальник — начальник радиостанции. Так в судовой роли и записано. А ты куда попёрся, Паша? К кому?

— Вы же сами сказали — «мастера».

— Уйди с глаз!

Пашу проводили таким хохотом, что и в капитанской каюте, наверное, слышно было. Не успел Зозуля и шага ступить, как появился капитан Астахов в сопровождении хмурого старшего помощника.

Матросское кольцо разомкнулось и выгнулось подковой. Собачонка предстала перед капитанскими очами. Они не метали молнии, но и не сияли счастьем при виде такого сюрприза. И тут собачонка поднялась вдруг на задних лапках, передние же свесились на тёмно-серой груди с таким покорным смирением, с такой трогательной доверчивостью, что капитан не сдержал улыбки. И это послужило сигналом.

— Товарищ капитан! Сергей Петрович! — взмолились матросы.

Старпом предостерегающе поднял руки: «Не митинговать!»

— Отмыли бы её, в порядок привели, а уж потом за капитаном посылали, — сказал капитан, не глядя на Зозулю. Тот рыскал сузившимися глазами в поисках виновника своего позора, но Паша исчез бесследно.

— Кого нам благодарить за этого «зайца»?

— «Зайчиху»! — со смешком поправил кто-то.

Капитан холодно взглянул на остряка, и все притихли. Шуточки кончились.

— Боцман!

— Пока не ясно, Сергей Петрович, — хрипло доложил Зозуля. — Может, вахтенные проморгали, может, с грузом как попала. Работали здесь, на пятом номере.

— Кто тальманил?

Счётчиком груза в Гамбурге был Федоровский.

— Я, — спокойно отозвался он и выступил в круг.

У Лёшки мгновенно пересохло горло. Опять за него Федоровскому отдуваться. Собака не иначе как ночью пробралась на судно. Федоровский ни при чём.

— Это я виноват! — почти выкрикнул Лёшка и встал впереди Федоровского. — Это я! — И добавил внезапно осевшим голосом: — Ночью уснул я…

Сказал, и так ему легко и грустно стало — не передать. Легко потому, что не стыдно в глаза людям смотреть. Да, виноват, утаивать, на других сваливать не хочу. Сам в ответе за свой проступок. Наказывайте по всей строгости, но… Но не разлучайте с судном! Без моря не будет мне жизни.

Лёшка с тоской поглядел через головы на надстройку. Перегнувшись через поручни спардека, Паша выразительно крутил пальцем у виска: спятил, мол, какой нормальный человек собственную голову под меч подкладывает! Лёшка отвернулся и встретился глазами с Зозулей. Тот, видимо, находился в смятении. Неудовольствие тем, что раскрыта маленькая обоюдная их тайна, переживание за честь палубной команды, удовлетворение честным признанием ученика — всё это одновременно отражалось на смуглом лице боцмана.

Федоровский неожиданно оттеснил Лёшку в сторону и заявил:

— Могла и с грузом проникнуть, Сергей Петрович.

— Я разберусь с этим делом, — голосом, не предвещавшим ничего хорошего, объявил старпом.

— Товарищ капитан! — бросился на выручку боцман: — Смирнов взыскание уже понёс, а собака, она свободно могла на корму сигануть. Туман и отлив большой был. И освещение у них слабое.

— Понятно, — усмехнулся капитан, — немцы виноваты!

— И морские отливы, — язвительно добавил старпом.

— Да, и морские отливы.

Лицо Лёшки горело пятнами. Но он не жалел, что принял вину на себя.

— Как нам поступить? — обратился ко всем капитан.

— На первый раз, Сергей Петрович, можно бы… И опять же чистосердечно… — не договаривая, но вполне определённо высказал свою просьбу боцман.

Старпом недовольно повёл носом.

— Неприятности с карантинной службой наживём.

— Документы мы на неё выправим, как домой придём! — горячо заверил боцман.