Юрий Баранов - Позывные дальних глубин

— Это что, имеет для тебя какое-то значение? — спросил Шурка, забирая свой блокнот.

— Еще какое! — отвечал Егор. — Я же тогда сам был вместе с матушкой на этой самой «Ветлуге».

— Ты скажи! — удивился, в свою очередь, и сам Шурка. — Выходит, ты видел, как эта посудина тонула?

— Чего там… Да я сам тонул.

— Ну, это понятно, — сказал Шелаботин и вдруг сходу предложил. — Слушай, а почему бы тебе в моря с нами не прогуляться? Назавтра назначен подъём этой самой «Ветлуги». Может, чего дельного подскажешь, как очевидец. Бывает, когда в нашем «эпроновском» деле иная мелочь может оказаться на вес золота. Ведь как ни говори, а водолазы работают на дне почти вслепую, по наводке.

— А «малый охотник» вы там не обнаружили? — с затаённой надеждой спросил Егор. — Он там на дне где-то неподалеку от транспорта должен находиться.

— Охотник?.. — призадумался Шурка.

— Да-да, их еще «мошками» называли.

— Нет, что-то не припомню. Водолазы говорили, что останки двух сбитых «юнкерсов» там поблизости валяются. И больше, вроде, ничего такого значащего.

Егор сник. А ведь так хотелось бы знать точное место, где погиб отец. «Видать, не судьба», — подумал он с разочарованием.

— В море я, конечно, пойду, — уже не так охотно согласился Егор. — Но какой, к хрену, из меня советчик! Мне ж тогда было всего четыре года от роду. Мало что помню.

— Кончай табанить, нахимовец, — подбодрил дружок. — Хоть что-то вспомнишь, и за это спасибо скажем тебе, — и уже более откровенно признался. — А если честно, то просто хочется побыть с тобой, житуху-бытуху нашу рижскую вспомнить.

Договорились, что вечером Егор должен прибыть на спасатель «Аракс», которым командовал Шелаботин. А до этого предстояло уладить все дела в учебном отряде. Решение выйти в море было окончательным.

Весь остаток дня Непрядов провёл за чтением личных дел матросов, которых ему рекомендовали для пополнения экипажей бригады. К вечеру отобрал пятнадцать человек, показавшихся наиболее подходящими. Оставалось лишь для формальности побеседовать с каждым из них, но сделать это решил после возвращения с моря. С тем и отбыл из расположения учебного отряда, поручив мичману Капусте подготовить для матросов проездные документы и получить на них полагавшиеся аттестаты.

Шурка поджидал Егора у КПП, сидя за рулём зелёного цвета служебного УАЗика. Он лихо рванул с места, едва Непрядов захлопнул за собой дверцу. Промелькнули городские кварталы, и машина понеслась по гладкому шоссе в сторону Камышовой бухты.

Шелаботин пояснил, что сперва надо заехать к одному старичку-ветерану, который в свое время служил старшиной команды водолазов и участвовал в первой попытке поднять со дна «Ветлугу». Тогда сделать этого не удалось, поскольку работы затягивались из-за нехватки подходящей судоподъёмной техники. К тому же, помешали некстати нагрянувшие осенние шторма. Теперь же, с возобновлением работ по подъёму транспорта, советы бывалого водолаза, полагал Шелаботин, могли пригодиться как нельзя кстати.

По словам Шурки, звали того водолаза Николаем Ивановичем, а жил он в собственном доме, совсем рядом с Камышовой бухтой. Словом, было как раз по пути.

Новенький УАЗик с открытым верхом птицей летел по ровному асфальту, оставляя лениво изнеженное, жеманившееся на вечернем солнце море с правого борта. Дневная духота постепенно спадала, и донельзя раскаленная каменистая земля начала остывать, отдавая теплом корабельной электрогрелки. Местами вдоль дороги возникали рослые пирамидальные тополя, отчего-то казавшиеся ушедшими в самоволку матросами в запылённых робах. При виде офицеров, они как бы стыдливо разбегались, не желая попадаться на глаза начальству.

Егору почудилось, что он здесь когда-то бывал. Именно эта слегка извилистая дорога и стройные, высокие деревья по её обочинам будили не столько память, сколько воображение. Тёплый встречный ветер бил в лицо, выжимая слёзы. Дорога будто сама бешено втягивалась под колеса, и ошалело шарахались в сторону тополя…

«Нет, все-таки это уже когда-то было…» — решительно поверил Егор настойчивым позывам собственного сердца. Вероятно, именно этой дорогой Егор уже ездил, и не раз. Но вот только откуда и куда — никак не мог припомнить. Это было из другой, из какой-то неправдоподобной и придуманной жизни, куда уже не имело смысла стремиться.

По ходу машины в отдалении показались панельные пятиэтажки, правее которых, вплоть до берегового уреза, тянулись одноэтажные застройки. Туда и устремился УАЗик, свернув с асфальта на утрамбованный гравий просёлка. Вскоре дорога перешла в узкую улочку. Делая крутые зигзаги, она будто с превеликим трудом пробивалась меж сплошных, сложенных из каменного плитняка заборов. А за ними, в глубине тенистых зеленых двориков, прятались невысокие, с приплюснутыми крышами, побеленные саманные домики. По проезжей части спокойно выгуливались куры, утки. У перевёрнутой кверху днищем лодки лениво почёсывалась мохнатая собака. Было слышно, как что-то по-свойски доверительно хрипел с патефонной пластинки здешний любимец одессит Утёсов. Откуда-то из-за заборов веяло дымком и копчёной рыбой. Это был совершенно другой Севастополь, более простецкий и по-своему уютный. Егору подумалось, что и здесь он бывал, всё это видел, слышал, чувствовал — только очень давно. И потому никак не мог вспомнить ничего конкретного, что могло бы подтвердить эту догадку. Но запахи! Этот ни с чем не сравнимый аромат на жару продымлённых черноморских бычков. Такое ни с чем другим не спутаешь… Днём раньше, на базаре, он их уже всласть отведал под кружечку холодного пивка.

Медленно проехав по улице, дабы не замять колесами нахальную домашнюю живность, Шурка затормозил у крайнего дома, за которым начинался крутой спуск к морю. Офицеры выбрались из кабины. Открыв по-поросячьи взвизгнувшую дверь калитки, они прошли во внутренний дворик. Хозяин дома, дебёлый, ссутулившийся старик в тельняшке и в засученных до колен штанах, окучивал в огороде картошку. Завидев гостей, он сделал вид, что не спешит их заметить. Какое-то время ещё ковырялся в земле, что-то недовольно бормоча себе в роскошные седые усы и украдкой кося взглядом в сторону пришельцев. Потом, как бы насладившись их уважительным долготерпением, всё же прислони тяпку к забору и с выражением лёгкой досады на задубевшем, дочерна загоревшем морщинистом лице, заковылял навстречу офицерам, припадая на левую ногу.

— Вот, старый пень, — скривив губы, тихонько процедил сквозь зубы Шурик. — Пока трезвый, вечно себе цену набивает, — и уже громко, с наигранной весёлостью спросил. — Чего такой смурый, Николай Иванович?

— А не чё! — буркнул старик, поочередно протягивая офицерам крепкую, заскорузлую ладонь. — Оттого и смурной, что давно холостой. Я своё уже отвеселился, пока хрен в огороде рос… Теперь вот на грядке мокну, да на печке сохну.