Юрий Баранов - Позывные дальних глубин

— Вот нам истинная тема для беседы, — вслух подумал Колбенев. — О долге, о чести, о мужестве и стойкости до последнего вздоха.

— … И о всех превратностях судьбы нашей моряцкой, — с грустью добавил Егор.

Теперь уже не имело смысла спешить на помощь, надеясь кого-то спасти. Вновь лодка описала циркуляцию и легла на прежний курс. Вскоре волны опять сомкнулись над её рубкой, и в отсеки пришла долгожданная тишина. Шторм продолжал бушевать и яриться где-то высоко над головами людей, только никто уже не испытывал на себе гнетущую одурь качки, ощущение тошноты и размягчённости каждой клетки собственного тела. Только подводнику дано в такие минуты испытать, сколь упоительной и вожделенной бывает глубина. Её тишина и покой чудотворным образом излечивали душу и тело исстрадавшихся подводных мореходов. В такие минуты вкуснее становился сготовленный коком наваристый борщ, слаще сон после вахты на жёсткой матросской койке и приятнее воспоминания о самом дорогом и близком, что хранилось в каждой флотской душе. То была обычная флотская жизнь со всеми её бедами и радостями, с разочарованиями и надеждами, с просчётами и предвидениями одной на всех подводной судьбы.

Спустя сутки подлодка вышла из зоны глубокого циклона, охватившего центральную Атлантику. А ещё через несколько суток настала такая нестерпимая жара, что в отсеках начали раздеваться до трусов. Всем стало ясно, что лодка оказалась в тропических широтах.

Долго ещё не иссякали в матросских кубриках разговоры и толки по поводу гибели атомохода. Непрядов видел, с какой болью и горечью воспринимали эту трагедию его ребята. Кому ж не понятно было, что на дно пошли их «корешки», их сверстники, такие же в сущности недавние пацаны, призванные на флот со всех концов страны? И каждый живой невольно ставил себя на место погибшего, задаваясь вопросом, почему же так произошло, как могло случиться, что новейшая атомная подлодка, гордость отечественной науки и кораблестроения, вдруг погибает на виду у всех и, оказывается, нечем было ей помочь? Сколько-нибудь определённого ответа ни у кого не было. По существу дела ничего не мог сказать и Непрядов. О случившемся он знал не больше других, а добытая Дорохиным на перехвате информация была слишком скудной и расплывчатой. Когда же лодка подвсплывала на сеанс радиосвязи, радистам разрешалось работать лишь на приём радиограмм, в то время как передатчик, в целях скрытности, использовать строжайше запрещалось. Указания от начальства следовали чисто служебного характера и ни слова не было о том, что же произошло в Бискайском заливе.

Не думал Егор, что его благой порыв во спасение погибавших будет воспринят замполитом столь неоднозначно. Как только шторм поутих, Собенин явился к командиру, чтобы высказать свои соображения по поводу некоторых накопившихся у него мыслей. Непрядов находился в своей каюте вместе с механиком. Сидя за письменным столом, они обсуждали возможность замены на ходу одного из гидроприводов горизонтальных рулей. Работа была сложной, требовалась большая сноровка. И Собенин, усевшись в кресло, терпеливо ждал, когда командир освободится и уделит ему время.

Наконец, Непрядов с последними наставлениями отпустил Теренина и повернулся к замполиту.

— Я весь внимание, Лев Ипполитович, — сказал Егор, пряча в стол папку с документами.

Собенин выдержал паузу, чтобы придать своему появлению больше значимости. Морская болезнь, похоже, отпускала его неохотно. С покрасневшими глазами и с ещё больше заострившимся орлиным носом на бледно-восковом лице, он напоминал собой крепко грипповавшего человека.

— С вами всё в порядке? — на всякий случай поинтересовался Егор.

— Можете не беспокоиться, — заверил его Собенин. — Чувствую себя вполне нормально. А вы?

— Спасибо, тоже ничего, — недоумённо отвечал Егор.

— И вас ничто не беспокоит?

— А отчего я должен беспокоиться? Разве к тому есть какие-то особые причины?

— Думаю, что есть, Егор Степанович, — с глубоким вздохом отвечал замполит. — Я вот не понимаю, как можно было, вопреки чёткому предписанию, отклоняться от заданного курса и демаскировать себя всплытием в надводное положение. Разве у нас было на это разрешение?

— Что ж, формально вы действительно правы, не было у меня такого разрешения, — согласился Егор. — Но ведь погибали наши товарищи, наши братья, советские моряки… И не просто моряки, а подводники!

— А вы не нервничайте, товарищ командир, — Собенин поколыхал перед Непрядовым ладонями, как бы успокаивая. — Мне хотелось бы уяснить, какие последствия, в данном случае, могут всех нас ожидать. Не исключено же, что лодку засекли радарами. А это значит, что незамеченными в расчётную точку нам прийти уже не удастся.

— Товарищ капитан третьего ранга, — еле сдерживаясь, начал вразумлять своего замполита Егор. — Вы на флоте человек новый, поэтому слишком многое вам здесь не понятно. На все случаи жизни правил не бывает. Запомните раз и навсегда: в море чужой беды не бывает — она здесь на всех одна. Настоящий кадровый моряк, и уж тем более подводник, никогда бы себе не простил, что не протянул руку своему погибающему товарищу. Это же первейшая морская заповедь.

— Вы правы, но только отчасти, — Лев Ипполитович развел руками. — В самом деле, почему не поспешить на сигнал «СОС», если поход наш был бы обычным, не сопряжённым с требованием соблюдения строгой скрытности передвижения? — крючковатым пальцем Собенин ткнул в сторону командирского сейфа. — Там лежит документ, истинный смысл которого пока что нам не ведом. Поэтому сам собой напрашивается вопрос: а что если, желая спасти десятки людей, в действительности мы можем в глобальном масштабе не уберечь их тысячи, а то и сотни тысяч?.. Вот этой самой своей необдуманностью. Вы же знаете, Непрядов, какая сейчас сложная в мире обстановка. Так можем ли мы, имеем ли право так рисковать?

«Вот как, — с удивлением и настороженностью заметил про себя Егор, — уже и товарищем не называет…»

— Обстановка в мире, Собенин, — Егор сделал соответствующий нажим на замполитовской фамилии, — я знаю не хуже вас. Ведомо мне и то, что в данный момент ситуация не предвещает какого-либо кризисного развития, подобного Карибскому. А поэтому смею заверить вас, что никакой такой чрезвычайной опасности ни для советского народа, ни для человечества в целом, не вижу. Если же быть совсем откровенным, то командиру положено знать кое-чего побольше, чем его замполиту или даже старпому. На то он и командир. Вы с этим согласны?

— Именно с этим трудно не согласиться. Но опыт моей партийной работы подсказывает, что вы, Егор Степанович, всё же недооцениваете остроту момента.