Алистер Маклин - Роковой рейд полярной «Зебры»

Кивнув, я вынул из кобуры пистолет и снова засунул в карман меховых штанов. Хансен тихо спросил:

— Даже здесь, на борту?

— Особенно здесь, на борту. — Я оставил его и направился в лазарет.

Бенсон сидел за столом спиной к стене, увешанной разноцветными картинками, и что-то писал. Когда я вошел и закрыл за собой дверь, он вскинул голову.

— Что-нибудь обнаружили? — спросил я.

— Ничего интересного. Вещи в основном разбирал Хансен. Может, вам повезет больше — попробуйте сами поискать. — Он указал на аккуратно сложенные связки одежды, несколько небольших ручных чемоданчиков и полиэтиленовых пакетов с бирками. — Вот, глядите. А как там те двое, на «Зебре»?

— Пока живы. Думаю, с ними все будет в порядке, хотя говорить что-либо определенное еще рано. — Я опустился на корточки и тщательно проверил все карманы в уложенной в кипы одежде, но ничего не обнаружил, как и ожидал. Хансен был не из тех, кто пропускает что-либо мимо рук. Я прощупал каждый квадратный дюйм подкладок, но безрезультатно. Я осмотрел все чемоданчики и полиэтиленовые пакеты, каждую мелочь, каждую личную вещь: бритвенные наборы, письма, фотографии, два или три фотоаппарата, которые, когда я их вскрыл, оказались совершенно пустыми. Тогда я спросил Бенсона:

— А где медицинская сумка доктора Джолли, он захватил ее с собой на борт?

— Вы что, даже своим коллегам не доверяете?

— Вот именно.

— И мне? — Он улыбнулся одними губами. — А вы страшный человек!

Я обшарил в этих кучах все до последнего дюйма. И ничего не нашел. Я даже измерил толщину днищ в чемоданах. Пусто.

— Тем лучше для меня. А как там ваши пациенты?

— Их всего девять, — сообщил Бенсон. — Сейчас они наконец почувствовали себя в полной безопасности, и это ощущение, с психологической точки зрения, оказалось куда более эффективным, чем медицинское лечение. — Он заглянул в разложенные на столе карточки. — Хуже всех пришлось капитану Фольсому. Теперь ему, конечно, уже ничего не угрожает, однако сильные ожоги на лице дают о себе знать. Мы радировали в Глазго, так что по прибытии на базу его тут же передадут заботам специалиста по пластической хирургии. У близнецов Харрингтонов — они оба метеорологи — ожогов значительно меньше, но они здорово обморозились и находятся в состоянии крайнего физического истощения. Но при хорошем питании, в тепле и покое они через пару дней встанут на ноги. У Хассарда — это еще один метеоролог, — Джереми, лаборанта, ожоги и обморожения средней степени, они оказались здоровее всех. Странно, почему люди так по-разному реагируют на голод и холод? У четверых остальных — Киннэрда, старшего радиста, доктора Джолли, Нэсби, повара, и Хьюсона, водителя тягача и ответственного за генератор — состояние примерно одинаковое: они сильно обморозились, особенно Киннэрд, и получили ожоги второй степени. Все четверо, конечно, здорово истощены, но они скоро поправятся. Так что на постельный режим согласились только Фольсом и Харрингтоны. Остальным мы выдали новую одежду и уложили в койки. Но лежать им придется недолго. Они, и правда, крепкие парни и к тому же молодые — ясное дело, на «Зебру» слабаков не пошлют.

В дверь постучали — в проеме появилась голова Свенсона. Сказав мне: «Привет вам еще раз», он обратился к Бенсону:

— У нас тут трудности с больничным режимом, доктор, — капитан посторонился и за его спиной мы увидели Нэсби, повара с «Зебры», облаченного в робу старшины американского военно-морского флота. — Ваши пациенты, похоже, прослышали о похоронах. Они тоже хотят присутствовать — те, кто, будем так говорить, в силах стоять на ногах, — чтобы в последний раз проститься со своими товарищами. Я понимаю и разделяю их чувства, но здоровье…

— Я возражаю, сэр, — сказал Бенсон. — Решительно.

— Вы можете возражать сколько угодно, дружище, — послышался из-за спины Нэсби чей-то голос. Эти слова с безупречным лондонским акцентом произнес Киннэрд, радист, тоже одетый в синюю матросскую робу. — Не обижайтесь. Я вовсе не хочу показаться неотесанным грубияном. Но я все равно пойду. Мы с Джимми Грантом работали рука об руку.

— Понимаю вас, — проговорил Бенсон. — Но и вы поймите меня правильно. В вашем состоянии остается только одно — лежать в постели и не вставать. И не надо создавать мне лишние сложности.

— К тому же здесь командую я, — мягко вставил Свенсон. — И вы должны знать: мое слово — закон. Я могу сказать «нет», и все дискуссии на этом закончатся.

— Но вы тоже создаете нам сложности, сэр, — возразил Киннэрд. — Не думаю, что наша дружба станет крепче, если мы начнем бросаться с кулаками на наших же спасателей спустя час или два после того, как они избавили нас от верной смерти. — Он слабо улыбнулся. — И потом, случись такое, наши раны и ожоги вряд ли заживут быстрее.

Свенсон удивленно поднял брови и взглянул на меня.

— Что ж, в конце концов, они ваши соотечественники.

— Доктор Бенсон совершенно прав, — сказал я. — Однако не стоит из-за этого ссориться. Если уж они продержались в этих чертовых льдах около недели, я не думаю, что лишние несколько минут на таком холоде сведут их в могилу.

— Ну, если это и случится, — тяжело вздохнул Свенсон, — пускай пеняют сами на себя.

Если прежде я мог позволить себе усомниться в том, что арктические льды далеко не самое подходящее место для кладбища, в тот день после десятиминутного пребывания на ледяном ветру, я убедился в этом окончательно и бесповоротно. После тепла, окружавшего нас на борту «Дельфина», холод снаружи казался всепоглощающим. И через пять минут все мы тряслись точно в лихорадке.

Стояла кромешная тьма — впрочем, в Арктике такое не редкость. Ветер опять задул с неистовой силой, улегшийся было ледяной шторм поднялся снова. Одинокий луч прожектора лишь подчеркивал призрачную нереальную картину происходящего — сбившуюся в тесный круг группку людей, в скорби склонивших головы над двумя завернутыми в брезент телами, лежавшими под торосом, и капитана. Свенсона, согбенного над Библией и читающего какую-то молитву. Его чуть слышное бормотание тут же подхватывал шквальный ветер и уносил в ночь. Так что из десятка произносимых им слов я, дай Бог, улавливал одно или два. В конце траурной церемонии не было ни оружейных залпов, ни заунывного пения труб — маленькие человечки, похожие на черных призраков, спотыкаясь на каждом шагу, безмолвно и торопливо забрасывали кусками колотого льда облаченные в брезентовые саваны тела своих товарищей. Пройдут сутки, и полярный шторм скрепит незыблемой печатью их ледовые склепы, и будут они вращаться в нескончаемом движении вокруг Северного полюса; а может, однажды, лет так через тысячу, разводье вскроет их последнюю обитель, и они, опустившись на дно Ледовитого океана обретут там вечный покой… Воистину тягостно и горько было думать об этом.