Альберто Васкес-Фигероа - Игуана

— Ты меня утомляешь, — заметил Оберлус как ни в чем не бывало. — Реши наконец, что ты собираешься делать, потому что мне недосуг сидеть здесь и выслушивать твою дурацкую историю.

— Посидишь, пока я не решу.

Игуана Оберлус окинул ее насмешливым взглядом и, невзирая на пистолет, стал медленно подниматься, в то время как она продолжала в него целиться.

Поднявшись, он взглянул на нее сверху вниз, неторопливо подошел к своей постели и остановился возле камня, на котором лежал второй пистолет.

— Не вздумай до него дотронуться! — вскричала Малышка Кармен.

Но Оберлус, словно не слыша ее, нагнулся, поднял пистолет и повернулся, взводя курок.

— Разница между тобой и мной в том, — сказал он, недрогнувшей рукой наставив на нее пистолет, — что ты не способна убить даже своего мучителя, тогда как мне ничего не стоило бы убить даже собственную мать. — Он усмехнулся, обнажая гнилые зубы. — Решайся, поскольку у тебя есть три секунды.

Она всмотрелась в него.

— Ты не выстрелишь, — сказала она убежденно.

— Ты уверена?

— Да.

В пещере раздался грохот выстрела, и эхо его, казалось, повторилось миллион раз, отражаясь от стены к стене.

Ошеломленная, все еще не веря в то, что произошло, Кармен де Ибарра несколько мгновений стояла без движения, пытаясь понять, что значит умереть, получив пулю в грудь, да еще когда в тебя стреляют почти в упор.

Однако грохот вскоре стих, вырвавшись через проход в пещеру, и вновь воцарилась тишина, в которой можно было уловить только взволнованное дыхание женщины и учащенное биение ее сердца.

Она оглядела себя, но не обнаружила раны.

А он, монстр, ненавистный как никогда, продолжал спокойно стоять напротив, взирая на нее бесстрастно и насмешливо.

Она поняла, что произошло, в свою очередь прицелилась в грудь врага и спустила курок.

Результатом был один лишь грохот. Такой же грохот, точно так же повторившийся и вырвавшийся наружу.

Малышка Кармен далеко отбросила оружие.

— Ты смеялся надо мной все это время! — крикнула она. — Ты вытащил пули.

Оберлус молча кивнул, медленно подошел к ней и ударом руки опрокинул ее на спину вместе с креслом.

— Это за оскорбления. — Он понаблюдал, как она села на полу, отряхивая платье и вытирая кровь, которая потекла из носа — Не такой уж я дурак, как ты считаешь, — прибавил он. — Мне нужно было узнать, что ты думаешь и как себя поведешь, когда я тебя освобожу. — Он подошел к ней почти вплотную и слегка пнул ее ногой. — Потому что я хочу, чтобы ты была свободна, — продолжил он. — Слишком уж удобно для тебя оправдываться тем, что я держал тебя на цепи. Я хочу, чтобы ты делала это впредь добровольно, потому что тебе это нравится и ты этого желаешь. — Он расстегнул штаны, высвобождая свой огромный член, уже возбужденный, и приказал: — А теперь давай соси, пока я не извергну семя на твое прелестное кружевное платье.

Затаив свой гнев и ненависть, но покорная и удовлетворенная, Малышка Кармен подчинилась, хотя кровь, которая продолжала течь из носа, попадала ей в рот.

Пленники были поражены неожиданным появлением женщины, которая солнечным утром предстала перед ними, одетая в мужские штаны, облегающие ногу сапоги и широкую матросскую рубашку, под которой, тем не менее, угадывались округлости ее чудесной — высокой и упругой — груди.

Из четырех рабов Кнут и Мендоса вот уже два года не видели женщины, а другие — почти год, поэтому все они пришли в восторг от совершенства ее лица, немного бледного из-за пребывания в пещере, и от грациозности, почти воздушности ее движений, когда она перескакивала с камня на камень.

Вначале она оглядела их с жалостью и любопытством одновременно, затем, проигнорировав внушения Оберлуса, стала вести долгие разговоры с чилийцем, что было естественно, поскольку он и она владели одним языком; правда, тот в беседах с ней осторожничал, украдкой бросая взгляды на вершину утеса, откуда Оберлус наблюдал за ними через подзорную трубу, с которой не расставался.

— Не можете же вы вечно жить в страхе, — заметила она. — Он же не Господь Всемогущий.

Метис показал ей руку, на которой не хватало двух пальцев, и махнул в сторону обломка мачты — там все еще висели останки португальского лоцмана.

— Вот что он со мной сделал, — сказал он. — И убил вон того человека. И дюжины других, никому не ведомо сколько, — продолжил он, укладывая куски окаменевшей лавы. Он сооружал водоем, в который в будущем должна была стекать вся вода со склона. — Это сумасшедший, и вам не следует ему доверять, потому что к тому же он хитрый сумасшедший. Он будет использовать вас, пока не надоест или же пока не поймает другую женщину. Тогда ваша жизнь будет стоить меньше, чем жизнь черепахи, можете быть уверены.

Малышка Кармен молчала, размышляя о возможном появлении на острове другой женщины, что раньше не приходило ей в голову. Наконец, словно намеренно переводя разговор на другую тему, спросила.

— А о бегстве вы никогда не думали?

Себастьян Мендоса посмотрел на нее, словно у него закрались подозрения на ее счет или он на мгновение увидел перед собой шпионку, подосланную ненавистным мучителем.

Он указал на мачту и жуткий флаг острова со словами:

— Гамбоа попытался, и вот что вышло. На этом проклятом острове некуда деться, и не из чего построить управляемый плот. Мы у него в ловушке. — Он пристально на нее посмотрел: — Вы здесь давно?

— Я сбилась со счета, — ответила Малышка Кармен. — Полагаю, два или три месяца.

— Я тоже сбился со счета, — сказал со вздохом чилиец и умолк — видимо, погрузился в свои горькие мысли. — Дома наверняка решили, — продолжил он через некоторое время, — что я погиб, когда мой корабль вернулся, а моя жена, поди, уже вышла замуж за другого. Господи! — добавил он с отчаянием — Бессилие делает эту пытку еще более мучительной.

— Скоро наступит конец.

Она произнесла это уверенно, словно ей было известно что-то такое, чего не знал метис, или у нее уже созрел собственный план; однако ее собеседник ничего не сказал и вернулся к работе — возможно, потому, что совершенно не разделял ее оптимизма или же не желал себя скомпрометировать, ведь, по сути дела, ему было неизвестно, кто она и до какой степени она зависит от Оберлуса.

Кармен де Ибарра, — как далеко было то время, когда она для кого-то была Малышкой Кармен! — по-видимому, поняла, что в данный момент ничего не добьется от собеседника, и возобновила свою долгую прогулку по острову. Такие прогулки превратились для нее в своеобразную обязанность, которая, тем не менее, приносила ей особенное удовлетворение.

Она пока не имела ясного представления о том, каким будет ее будущее и до какой степени оно окажется связанным с Игуаной Оберлусом и с островом Худ, однако уже успела прийти к заключению, что все случившееся определит всю ее дальнейшую жизнь и послужит ей в первую очередь для того, чтобы лучше узнать себя и выяснить, чего она на самом деле хочет.