Питер Бенчли - Девушка из Моря Кортеса

Но эти рыбы не могут быть «счастливыми». Жители острова говорили о них как о допотопных животных, имея в виду низших, примитивных и глупых тварей. Ближайшими родственниками манта-рэев были акулы и скаты. Издавна считалось, что древние животные не испытывают боли или удовольствия, счастья или страдания. Их маленький мозг работает эффективно, но возможности их ограниченны.

Палома соглашалась с такой точкой зрения, да и отец не переставал внушать ей, что не следует наделять животных человеческими качествами. Это отбирает у них самое ценное — их индивидуальность и их место в природном царстве. Хобим испытывал особое презрение к тем, кто пытался приручить диких животных, сделать их домашними и научить тому, что он называл «человечьими выходками».

Он полагал, что таким образом люди старались избавиться от страха перед животными, ведь животное, приученное ходить на задних лапах или выпрашивающее еду, казалось уже не таким диким, не столь опасным, больше походило на человека. Однако при этом оно теряло свою цельность.

Но что же было на уме у этого манта-рэя? Почему вдруг ему вздумалось попрыгать здесь, в двух шагах от нее, когда море было пустым на многие километры вокруг? На острове считалось, что манта-рэи выпрыгивают из воды лишь затем, чтобы избавиться от паразитов — мелких тварей, пристающих к большому животному с целью пропитания. Некоторые из этих паразитов — маленькие рачки, пиявки и черви — вырывали норки в теле манта-рэя и питались его плотью. Были также рыбки под названием прилипало или ремора с присосками на голове. Они не считались паразитами, а просто присасывались к манта-рэям, чтобы перемещаться на большие расстояния, не причиняли им никакого вреда и питались тем, что манта-рэи не успевали поедать на своем пути.

Хобим утверждал, что, подпрыгнув в воздух, манта-рэи лишали паразитов кислорода (те, как и сами рыбы, получают кислород из воды, а не из воздуха) и этот внезапный шок заставлял паразитов отцепиться от хозяина. Если же это не помогало, они в конце концов отлетали от удара, когда манта-рэи плюхался назад в воду.

Все, что говорил Хобим, казалось Паломе логичным. Но на этом манта-рэе не было видно паразитов, и в том, как он совершал свои прыжки, чувствовались сила, энергия и возбуждение.

Слухи, ходившие на острове, призывали опасаться манта-рэев. Поговаривали, что они пожирают неосмотрительных моряков и рыбаков. Непослушных детей пугали, обещая бросить в море вместе со стаей этих рыб.

Но Палома помнила, как несколько месяцев назад она так же ныряла у подводной горы и увидела манта-рэя с поверхности воды. Тот «летел» по воде с грациозностью ястреба, поднимаясь и опускаясь, словно на ветру. И что удивительно, никто из обитателей подводной горы не испугался его, не бросился прочь с его пути и не попытался укрыться в камнях. Они словно знали, что манта-рэй сам будет стараться их избегать: он то слегка поднимал крыло, чтобы пропустить под собой пару морских окуней, то опускался ниже, проплывая под косяком каранксов.

В тот день на краю подводной горы, за небольшим косяком рыб, вода казалась серой и мутной — знак того, что целое облако планктона затянуло на отмель. Манта-рэй двинулся в сторону этого облака и, приблизившись к нему, вновь заставил Палому поразиться. Он развернул свои столь устрашающие рога в стороны, и те оказались двумя гибкими плавниками. Манта-рэй заработал ими, загоняя воду с планктоном себе в пасть.

Сделав три ходки через планктонное облако, он, явно удовлетворенный, поднялся наверх и исчез вдали.

И вот сейчас, когда ее дыхание успокоилось, а пульс замедлился, Палома сидела и ждала, не выпрыгнет ли манта-рэй еще раз. Ей хотелось еще раз увидеть вблизи, как тот вырвется на поверхность, услышать его рев и вновь стать свидетелем водяного взрыва.

Когда через какое-то время тот так и не появился, Палома опустила лицо в воду и огляделась вокруг. Должно быть, манта-рэй ушел на глубину, поскольку жизнь на горе вернулась в обычное русло. Тогда Палома решила опять нырнуть на дно.

Она сделала несколько глубоких вдохов и стала быстро опускаться по якорной веревке. Найдя ту же скалу, она снова обхватила ее ногами. Интуиция подсказывала ей, что должны произойти какие-то изменения на дне, вызванные событиями на поверхности. На самом деле ничего не изменилось: те же рыбы плавали вокруг тех же подводных скал, те же мурены высовывались из тех же нор, те же каранксы проплывали мимо в поисках еды.

И все же произошла одна перемена, и, хотя Палома знала, что это должно было случиться, ей стало грустно. Рядом, в небольшом ущелье, тот же спинорог метался взад и вперед. Но теперь вокруг никого не было. Никто не провоцировал и не атаковал его, а движения спинорога стали теперь другими — менее агрессивными и более беспомощными. По крайней мере, так показалось Паломе, и она поняла, что икру спинорога все-таки похитили и он пытается найти ее, почти обезумев и потеряв надежду. Еще одна рыба проплыла мимо. Она была толстой, и плавники казались непропорционально маленькими для такого туловища. Палома подпустила ее как можно ближе и внезапно схватила обеими руками за круглое туловище. Она старалась держать рыбу не слишком крепко и ждала, что же будет дальше.

Сначала рыба попыталась вырваться, а потом вдруг стала надуваться, как воздушный шар. Чешуя на ее спине оттопырилась, превратившись в жесткие белые колючки, губы поджались, а глаза почти исчезли в распухшем теле. При этом рыба неистово размахивала плавниками, которые теперь выглядели неправдоподобно маленькими.

Палома несколько раз подбросила пальцами этот колючий мячик, затем поднесла выпуклую рыбью морду к лицу. Иглобрюх больше не боролся. Он сделал все, что мог, превратившись в неаппетитное угощение, и теперь просто пристально глядел на Палому. Она осторожно отпустила его, и тот быстро убрался прочь. Подплывая все ближе к своему убежищу в скалах, иглобрюх постепенно сдувался и принимал прежнюю форму. Колючки на его спине улеглись и опять превратились в чешую. Когда он оказался у знакомой расщелины, он с легкостью смог протиснуться внутрь и оказался в полной безопасности.

Палома снова почувствовала биение пульса в висках. Ощущение было совсем слабым, и у нее оставалось достаточно времени, чтобы вернуться на поверхность. Однако по природе своей и благодаря наставлениям отца Палома была предусмотрительной и полагала, что лучше пускай у нее будет достаточно воздуха, когда она поднимется на поверхность, чем оставаться до конца на глубине и подвергать себя опасности. Поэтому она оттолкнулась от дна и стала подниматься, повернувшись лицом к покрытой кораллами горе.

Поднявшись метров на пять, она увидела устрицу, прилипшую снизу к большому камню. Палома достала нож из-за пояса и точным движением запястья отковырнула устрицу.