Джек Лондон - Морской Волк

Она уже стояла на берегу рядом со мной, и я с изумлением посмотрел на нее.

Она решительно кивнула.

– Ну да, я пойду с вами. Втащите шлюпку повыше на берег и вооружите меня какой-нибудь дубинкой.

– Давайте лучше вернемся назад, – уныло проговорил я. – Обойдемся в конце концов и травой.

– Вы же знаете, что трава не годится, – последовал ответ. – Может быть, мне пойти вперед?

Я пожал плечами, но в глубине души был восхищен ее смелостью и горд за нее. Я дал ей сломанное весло, а сам взял другое. Не без страха двинулись мы вперед. Мод испуганно вскрикнула, когда какая-то любопытная самка потянулась носом к ее ноге, да и я не раз ускорял шаги по той же причине. Из обоих гаремов доносилось предостерегающее ворчание, но других признаков враждебности мы не замечали. Это лежбище еще не видало охотников, и поэтому котики здесь были не напуганы и довольно добродушны.

В гуще стада шум стоял неимоверный. От него голова шла кругом. Я приостановился и ободряюще улыбнулся Мод. Мне удалось быстрее преодолеть свою боязнь, она же все еще не могла побороть страха и, подойдя ко мне ближе, крикнула:

– Я боюсь, ужасно боюсь! А я не боялся. Мне еще было не по себе, однако мирное поведение котиков значительно умерило мою тревогу. Но Мод вся дрожала.

– Я боюсь и не боюсь, – лепетала она трясущимися губами. – Это мое жалкое тело боится, а не я.

– Ничего, ничего! – ободрял я ее, инстинктивно обняв за плечи в стремлении защитить.

Никогда не забуду, какой прилив мужества я тогда ощутил. Изначальные инстинкты заговорили во мне, и я почувствовал себя мужчиной, защитником слабых, борющимся самцом. Но драгоценнее всего было сознание, что я защищаю любимое существо. Мод опиралась на меня, нежная и хрупкая, как цветок, и дрожь ее утихала, а я чувствовал, как крепнут мои силы. Я готов был сразиться с самым свирепым самцом из стада, и если бы в ту минуту он набросился на меня, я встретил бы его бестрепетно и наверняка одолел бы.

– Все в порядке, – проговорила Мод, с благодарностью подняв на меня глаза. – Пойдемте дальше!

И сознание, что она почерпнула силы во мне и полагается на меня, наполнило мое сердце ликованием. Сквозь все наслоения цивилизации во мне все отчетливее звучало что-то унаследованное от моих далеких и забытых предков, живших на заре человечества, бивших зверя и спавших под открытым небом. А ведь мне, пожалуй, следует благодарить за это Волка Ларсена, подумал я, пробираясь вместе с Мод по дорожке между гаремами.

Углубившись на четверть мили от берега, мы дошли до лежбища «холостяков» – молодых самцов с гладкой лоснящейся шерстью, – которые в одиночестве копили здесь силы в ожидании того дня, когда они с боем проложат себе дорогу в ряды счастливцев.

Теперь у меня все сразу пошло на лад. Можно было подумать, что я всю жизнь только тем и занимался, что бил котиков. Крича, угрожающе размахивая дубинкой и даже подталкивая ею более медлительных, я быстро отогнал в сторону десятка два «холостяков». Когда какой-либо из них пытался прорваться назад к морю, я преграждал ему путь. Мод принимала в этом самое деятельное участие и помогала мне, крича и размахивая сломанным веслом. Я заметил, однако, что наиболее тщедушным и неповоротливым она позволяла ускользнуть. Но я видел также, что, когда какой-нибудь особенно воинственно настроенный зверь делал попытку прорваться, глаза у нее вспыхивали и она ловко ударяла его дубинкой.

– А ведь это увлекает! – воскликнула она, останавливаясь в изнеможении, чтобы передохнуть. – Но я, кажется, должна присесть.

Пока она отдыхала, я отогнал маленькое стадо, в котором, по мягкосердечию Мод, осталось около двенадцати голов, шагов на сто дальше. Когда она присоединилась ко мне, я уже кончил бой и начал свежевать туши. Час спустя, нагруженные шкурами, мы гордо шествовали назад по дорожке между гаремами и дважды еще спускались к морю, сгибаясь под тяжестью своей ноши, после чего я решил, что на крышу нам теперь шкур хватит. Я поднял парус, вывел шлюпку из бухты, лег на другой галс и ввел судно в нашу бухточку.

– Точно в родной дом возвращаемся! – проговорила Мод, когда шлюпка врезалась в берег.

Ее слова взволновали меня – они прозвучали так естественно и вместе с тем интимно, – и я сказал:

– А мне уже кажется, что я никогда и не жил другой жизнью. Мир книг и книжников припоминается мне сейчас так смутно, словно это был сон, а на самом деле я всю жизнь только и делал, что охотился и совершал набеги на лежбища зверей. И словно вы тоже всегда участвовали в этой жизни. Вы... – я чуть не произнес: «моя жена, моя подруга», но вовремя спохватился и закончил: – отлично переносите трудности.

Но чуткое ухо Мод уловило фальшь в моем голосе. Она поняла, что я думал о чем-то другом, и бросила на меня быстрый взгляд.

– Это не то. Вы хотели сказать...

– ...что американская миссис Мейнелл ведет жизнь дикарки, и притом довольно успешно, – непринужденно произнес я.

– О! – протянула она, но я мог бы поклясться, что вид у нее был разочарованный.

Слова эти – «моя жена, моя подруга» – звучали в моей душе весь день и еще много дней. Но никогда не звучали они так настойчиво, как в тот вечер, когда я, сидя у очага, наблюдал, как Мод снимает мох с углей, раздувает огонь и готовит ужин. Верно, крепка была моя связь с моим первобытным предком, если эти древние слова, прозвучавшие впервые в глубине веков, так захватили и взволновали меня. А они звучали во мне все громче и громче, и, засыпая, я повторял их про себя.

– Да, от шкур будет попахивать, – сказал я, – зато они сохранят в хижине тепло и укроют вас от дождя и снега.

Мы стояли и рассматривали крышу из котиковых шкур, которая наконец была готова.

– Она неказиста, но своей цели послужит, а это главное, – продолжал я, жаждая услышать похвалу из уст Мод.

Она захлопала в ладоши и объявила, что страшно довольна.

– Но ведь внутри совсем темно, – добавила она секунду спустя и невольно передернула плечами.

– Почему же вы не предложили сделать окно, когда мы складывали стены? – сказал я. – Хижина строилась для вас, и вы могли бы подумать о том, что вам нужен свет.

– Но я как-то не привыкла задумываться над тем, что кажется очевидным, – засмеялась она в ответ. – А кроме того, в стене ведь можно пробить дыру в любое время.

– Совершенно верно. Вот об этом я не подумал, – отозвался я, глубокомысленно покачивая головой. – Ну, а вы позаботились уже заказать оконные стекла? Позвоните в магазин – Рэд-44-51, если не ошибаюсь, – и скажите, какой сорт и размер вам нужен.

– Это значит?.. – начала она.

– Это значит, что окна не будет.

Темно и неприглядно было в этой хижине. В цивилизованных условиях такое сооружение могло бы послужить разве лишь свиным хлевом, но нам, познавшим все тяготы скитаний на шлюпке, оно казалось весьма уютным пристанищем. Отпраздновав новоселье при свете пенькового фитиля, плававшего в вытопленном котиковом жире, мы занялись заготовлением мяса на зиму и постройкой второй хижины. Охота казалась нам теперь простым делом. С утра мы выезжали на шлюпке, а к полудню возвращались с грузом котиковых туш. Затем, пока я трудился над постройкой хижины. Мод вытапливала жир и поддерживала огонь в очаге, над которым коптилось мясо. Я слышал о том, как коптят говядину в центральных штатах, и мы делали так же: нарезали мясо котиков длинными тонкими ломтями, подвешивали их над костром, и они превосходно коптились.