Эмиль Новер - Капитан «Дьявол». История пирата (часть первая)

— Жив, собака, от меня просто так не уйдешь, хе-хе! Проси прощения, змееныш, или прежде чем уйти на тот свет, ты не раз пожалеешь, что родился на этот свет.

Губы, на которых лежал толстый слой пыли и запекалась кровь, разжались и произнесли так тихо, что Стейз еле расслышал:

— Простите.

Самодовольный губернатор повернулся к капитану.

— Ну, как?

Чарникс состроил недовольную мину.

— И это — все?

— О нет! — живо ответил Стейз. — Это искупление за оскорбление, нанесенное мне, за драку он ответит почище. Я не допущу, чтобы на моем острове вшивые католики оскорбляли благородных моряков его величества!

Пока они так говорили, Кинг попытался сесть, но сумел лишь перевернуться на живот — мешали связанные руки.

Негр, поливавший ирландца водой, помог Сэлвору, усадив его в прежнее положение. Кинг уже достаточно соображал и прекрасно знал, что говорил.

— Простите, господин губернатор, вы не собака.

— Я вижу, ты исправляешься, — довольно отметил

Стейз, но Кинг только скривил губы в подобии усмешки.

— Ублюдок ты поганый!

Кинг был не из тех, кто цепляется за последние мгновения жизни и согласен на все, только бы продолжить свое существование на земле. Он понимал, что его конец близок, губернатор не простит ему избиения матроса. Но в последние минуты своей жизни, он хотел быть достойным имени, данном ему при рождении.

Словно желая испытать ирландца, смерть никак не хотела принимать Кинга в свои объятия. Удары Стейза вновь бросили Сэлвора в темноту бесчувствия. Губернатор так быстро работал ногами, что невольные зрители были немало удивлены. Но ярость, захлестнувшая его, непривычная быстрота движений и зной яркого тропического солнца заставили Стэйза запыхаться, и он, тяжело дыша, отошел в сторону, отирая пот, струившийся по лицу, и приказал вновь отлить водой раба.

На капитана Чарникса эта сцена произвела впечатление, обратное тому, которое желал произвести Стейз. Подойдя к Эдварду, офицер сказал:

— И это все наказание? Позволю себе заметить, что это довольно примитивный способ внушать этим скотам уважение к британскому флагу.

— О, не беспокойтесь, сэр, это лишь цветочки, — заверил губернатор капитана. — На «кресло!»

Позади губернаторского дома находился рабочий двор, именовавшийся «черным». Здесь находились хозяйственные постройки, где рабы и слуги выполняли различные работы, обслуживая дом губернатора. В центре двора находился невысокий деревянный помост в виде квадрата, а посреди него, на высоте полуметра от земли, стоял другой квадрат — каменный, каждая сторона которого имела четыре метра в длину. На этом помосте стояли колодки: две горизонтальные доски с отверстиями для рук и ног, одна из которых была вделана в помост, а другая двигалась в двух вертикальных стойках.

Это сооружение губернатор любовно называл «креслом смерти и послушания». Здесь Стейз развязывал языки упорным и расправлялся с непокорными. Редко какому рабу удавалось выжить после истязаний на этом «кресле», невольники с опаской и ненавистью взирали на колодки, и те, кто шел на «кресло», знали, что идут почти на верную смерть.

Ирландца посадили лицом к стене, окружавшей двор, устроив «кресло» таким образом, губернатор давал всем возможность увидеть, во что превращается спина истязаемого.

Ноги и руки обреченного быстро продели в отверстия так, что Кинг сидел ссутулившись. Надсмотрщик клацнул замком, запирая колодки, подошел к ирландцу сзади и вытащил нож.

Умелым движением англичанин разрезал рубашку до пояса, открыв взорам многочисленные синяки и кровоподтеки.

Кинг уже пришел в себя и теперь смотрел на деревянную стену перед глазами, безучастный к своей дальнейшей судьбе. О чем он думал? Конечно, жалел, что не сумел вырваться отсюда, не вдохнул полной грудью хорошо знакомого и такого родного воздуха ирландской земли, пьянящего душу и сердце. Он вспомнил Джона, Майкила, Нэда, Огла и, естественно, Элин — милую и красивую ирландку, изза которой он, в сущности, и принял все издевательства и побои, а в конечном итоге примет смерть. Неожиданно он вспомнил другое женское лицо, обрамленное шелковистыми локонами, глаза, с интересом взиравшие на него. Он всегда любовался очаровательной дочерью губернатора, испытывая некоторую неловкость от сознания того, что он в какой-то степени являлся и ее собственностью, но скоро всему этому придет желанный конец.

Вскоре появился губернатор. Он был без камзола, рукава его рубашки засучены, обнажая толстые руки, в одной из которых он держал бич, свернутый кольцом. (Чарникс недовольно сравнил Стейза с мясником на бойне). Это было страшное орудие пытки. Сплетенный из конского волоса, бич несколько раз вываривался в молоке и высушивался на солнце, в результате чего обрел большую прочность и действовал, как гибкое железо. С двадцати ударов на спине наказуемого проступала кровь, на сороковом ударе бич ложился на оголенное и взлохмаченное мясо. После сотни ударов истязаемый умирал, либо до конца своих немногих дней не мог встать и медленно отдавал богу душу. Обычно наказывали подчиненные губернатора, он лишь отдавал указания, но сегодня

Стейз решил сам взяться за то, что люди, уважающие себя, перекладывают на палача. Охваченный желанием показать свои верноподданнические чувства в присутствии офицера флота его величества, он встал слева от помоста и приготовил бич, щелкнув им в воздухе.

Бич прошел по сине-красной спине Кинга, пересекая ее наискось, пониже правого плеча легла ярко-красная полоса.

Вторая такая же полоса легла почти на том же самом месте, и Кинг заскрежетал зубами. Если в первый раз удар пришелся по нетронутой коже, то после второго ирландец почувствовал, как она наливается кровью, готовой вот-вот вырваться наружу.

Стейз бил мастерски. Еще в молодости он испытывал наслаждение, издеваясь над беззащитными людьми со всей изощренностью, на которую была способна его жестокая натура. Губернатор по должности и палач по призванию, он сейчас находился на своем месте и под лестные замечания английского капитана увлеченно предавался излюбленному занятию.

Кинг был достаточно сильным и мужественным человеком, но выдержать это он не смог. Сороковой удар бича вырвал из его груди дикий крик, заставивший дрогнуть сердца собравшихся рабов и слуг, голова ирландца бесчувственно откинулась назад.

Стейз поморщился. Он только разошелся, давно не брал в руки бич, и — на тебе! — предмет потерял сознание.

Подозвав одного из надсмотрщиков, он приказал нагнуть голову Сэлвора, чтобы она не мешала. Приказание было исполнено и истязание продолжилось.

Но Кингу не было суждено умереть в колодках, под бичом. Когда он в восьмой раз прошелся по его окровавленному телу, находящегося без сознания, послышались испуганные крики людей, разбегавшихся в стороны, цокот копыт и звонкий девичий голос заставил палача остановиться.